«Этот лагерь был построен в 1938 году в живописном месте долины Дуная, на окраине австрийского города Маутхаузена. Первые две тысячи советских военнопленных поступили туда в 1941 году. И мой дед был в том лагере, где каждый день погибали более 10 тысяч человек.

Была осень 1942 года. Сформированные на Кавказе войска народного ополчения направлялись дальше на Кубань. Вместе со всеми шагал и мой дед, простой крестьянин из Ставропольской деревни – Иван Алемпович Руцкий. В Апшеронске старший лейтенант, сопровождавший колонну, вдруг заявил: «Все ребята, я дома!» и покинул вверенных ему людей. Растерялись мужики, не знали, что делать… Тишину нарушили неожиданные автоматные очереди, гул приближающейся техники. Немцы! Бежать было некуда…

Почти всю Россию прошли русские военнопленные до самой границы. Кормили скудно: 200 г галет и кипяток, только чтобы люди могли двигаться. Лишь весной 1943-го прибыли военнопленные в Австрию, в город Линц, оттуда их погнали дальше, в лагерь. И чем ближе они подходили к лагерю, тем сильнее был специфический удушливый запах. «Крематорий!» – пронеслось по рядам.

В полутемном бараке, куда они зашли, копошились едва различимые, исхудавшие живые трупы. Люди-призраки сидели, лежали в тряпье, равнодушно приняли вновь прибывших. Жуткое зрелище произвело сильное впечатление и на деда, и на остальных.

Условия жизни для русских, как выяснилось, были здесь намного тяжелее, чем для узников других национальностей, которые получали гуманитарную помощь от Красного Креста. До наших она не доходила. Слабых, больных уничтожали, не церемонясь, уводили в крематорий, откуда потом шел едкий дым. Дни шли длинной чередой, только труба все дымила, люди умирали тысячами.

И вот настал победный, 45-й. Теперь узников часто посылали на расчистку завалов в помещениях. Мой дед Иван заболел и едва двигался, боялся, что заметят. Дорога в таком случае была одна – духовка. Но как-то конвойный офицер спросил: «Кто есть Кавказ?» Дед не сразу понял, почему товарищ толкает его в бок. Со страхом решился ответить: «Я с Кавказа». «Орловка знать?» – спросил офицер. «Рядом с моей деревней», – ответил дед, не понимая.

«Я быть в 1914, воевать с Россия», – продолжал офицер. Посмотрев на мужика, он увидел перед собой скелет, обтянутый кожей. Понял, что болеет Иван. «Через два дня будь», – сказал и ушел.

А позже в барак заглянул комендант и позвал: «Руцкий, с вещами на выход!» Отвели деда в баню, он помылся и получил ненавистное полосатое одеяние. «Сейчас в духовку бросят. Прощайте, родные!» – пронеслось в его голове. В глазах потемнело…

Но Ивана поместили в госпиталь. Лечили хорошо, посадили на жесткую диету, после чего желудочные боли прошли. Как-то заглянул к нему его спаситель и поинтересовался здоровьем, спросил, что ему нужно. «Благодарю», – улыбаясь, отказался дед. Австриец и так много сделал для него, и он был признателен ему за доброту и участие. Никак не мог поверить дед, что с ним такое произошло. Иначе как чудом это не назовешь. Австрийский офицер, никого не испугавшись, спас умирающего русского, оставшись человеком, несмотря на войну и тяжелое время.

Когда в мае 45-го года пришли американцы, их потрясло увиденное. Дым печи, зловоние, трупы умерших людей, которых наспех похоронили в общей могиле. Мертвые тела «всплывали» на поверхность, были видны изъеденные окисью натрия гниющие кости, отдельные части тела: руки, ноги, головы…

Но мой дед чудом вернулся из этого ада, и скорая встреча с родными, радость свободы окрыляли его, несмотря на весь пережитый им ужас. Для него начиналась новая, мирная жизнь.

 Со слов деда записала Лариса Руцкая».