Сегодня страшно модно ходить в горы. В сложнейшие экспедиции идут люди, понятия не имеющие, что такое горный туризм, альпинизм. Регулярно поступают сообщения о погибших туристах в горах или получивших травмы. Как говорят альпинисты, прошедшие советскую школу, этот вид спорта в наше время стал другим, более непрофессиональным. В юбилейную дату – 35 лет с момента создания городской федерации альпинизма — мы решили вспомнить тех людей, кто тогда, в 80-е вершил историю. Самым сенсационным событием тех лет стала экспедиция на одну из вершин на Памире, которую планировали назвать пиком Новороссийск. Между прочим, вместе со спортсменами в горах был и корреспондент «НР» Валерий Тимощенко.
Я оказалась в компании с двумя членами той славной экспедиции, состоявшейся в августе-сентябре 1988 года, Игорем Буймалой и Игорем Прокудой. Первый Игорь был одним из руководителей экспедиции, второй – самым юным участником, ему было 18.
— В альпинизм я попал из горного туризма, — вспоминает Буймала. – С другом Игорем Кудревичем прошел маршрут из Архыза в Домбай. Мы были в таком восхищении. Это было преодоление себя, весь мир под твоими ногами.
Поступив в НВИМУ, Буймала ворвался в альпинизм, ездил в альплагеря, совершал первые восхождения на горы Кавказа, получил значок «Альпинист СССР», стал членом городской федерации альпинизма, руководил секцией в училище. Именно ровно 35 лет назад, в 1986 году, у членов городской федерации альпинизма, в которой подобралась сплоченная команда спортсменов, родилась идея совершить в честь 150-летия основания Новороссийска и 45-летия разгрома немецко-фашистских войск восхождение на одну из неназванных вершин мира и назвать ее пиком Новороссийск. В марте 1988 года на всех уровнях города было утверждено положение об экспедиции.
— Мы стали искать подходящую гору. Так как все вершины Кавказа на тот момент были уже все исхожены, пришлось изучить горы центрального Памира. Выяснилось, что там есть пики, куда нога человека не ступала. Таким образом, коллегиально было принято решение взойти от альплагеря Варзоб в Душанбе (Таджикистан) на одну из вершин высотой 4250 метров хребта Петра Первого, — вспоминает Игорь Буймала.
Игорь Прокуда говорит, что в общей сложности от городских предприятий, которые командировали спортсменов, удалось собрать на экспедицию около 15 тысяч советских рублей. По тем временам это была внушительная сумма, на неё можно было купить дом. В августе 1988 года 15 новороссийцев вылетели в Душанбе. Позже, на 20 день экспедиции, к спортсменам присоединился и корреспондент «НР» Валерий Тимощенко, который тоже занимался альпинизмом.
«Варзобское ущелье — это, вообще-то, путь Александра Македонского в Индию. Да-да, именно, здесь шла его армия. Там, далеко, где ущелье Варзоб начинается, есть перевал и за ним в нескольких часах езды знаменитое красивейшее озеро Искандер-Куль. Искандер по-тюркски — Александр. Там, в озере, по легенде, утонул любимый конь Александра Македонского. За перевалом, в верховьях реки Ягноб, если верить литературе, есть кишлаки, в которых живут непривычные здесь, на Востоке, люди со светлыми волосами и голубыми глазами — согдийцы, со своим, непохожим на окрестные, особым языком.
Многие ученые утверждают, что это и есть потомки воинов-македонцев. Удастся ли мне побывать в легендарном Ягнобском ущелье? Ничего особенно невозможного в этом нет. Ребята планировали там делать восхождение…», — пишет Валерий в своем репортаже.
В районе Варзоба новороссийские спортсмены совершили более десятка восхождений, одно из них – на безымянную вершину, которую и планировалось назвать в честь нашего города. Было еще одно сложнейшее восхождение, оставившее яркий след в сердцах новороссийцев – на знаменитую у альпинистов Ягнобскую стену.
— На будущий пик Новороссийск поднимались четверо опытных спортсменов – Александр Королев, Сергей Белых, Игорь Кудревич и Валерий Кушнир, остальные 11 обеспечивали их подстраховку, радиосвязь и спасение, — рассказывает Игорь Прокуда. – Но это тоже очень важно. Я в момент восхождения был на соседней вершине и отвечал за радиосвязь. На вершину мне идти было рано, потому что у меня, 18-летнего, на тот момент не хватало квалификации и опыта. Горы в том районе были старые, порода – рыхлая, камни регулярно падали сверху. Некоторые спортсмены на восхождении получили незначительные травмы.
— На вершину ребята взошли успешно, там они установили камень и медную табличку «Пик Новороссийск», а под камнем оставили записку для следующих экспедиций, — говорит Буймала.
Вот что рассказывал о восхождении в интервью корреспонденту «НР» Валерию Тимощенко один из руководителей экспедиции Валерий Кушнир:
— Восхождение на пик Новороссийск было сложнее, чем на Ягноб, именно потому, что он безвестный, а Ягноб знаменитый. На Ягнобе у нас было подробнейшее описание маршрута, которое сделали первопроходцы. Первопрохождение же, и тем более первовосхождение, — это уравнение с сотней неизвестных. У нас была только фотография страшноватой скально-ледовой пирамиды да место на карте, отмеченное крестом. Понадобилась предварительная разведка подходов. В лабиринте двух ледовых перевалов надо было найти путь к маршруту.
Пару дней мы просто сидели и слушали, как со стен летят камни, думали, как пройти маршрут надежно и безопасно. Искали удобное время, удобный путь, выжидали.
Когда же все было подготовлено, и мы рано утром вышли, все шло нормально, лед проскочили на передних зубьях кошек. На скалах пришлось тяжело, но тем не менее на вершине были к обеду. Маршрут оказался самым легким на этой горе. Наш маршрут оказался самым предсказуемым на этой горе. На остальные вообще было смотреть страшно. Спускались по пути подъема, — говорил моему коллеге Кушнир.
Финалом стало участие наших спортсменов в спасательной операции: на Ягнобе на скале получил травму в виде открытого перелома со значительной потерей крови член московской команды, у которой проходили сборы в том же горном районе, ученый из Зеленограда Олег Наседкин. Валерий Тимощенко и другие новороссийцы несли ученого на носилках вниз с вершины к вертолету. Только чудом его удалось снять с горы.
— Ученому повезло, в этот момент в Душанбе проходил симпозиум врачей, пострадавшему пришили ногу светила в области медицины, — говорит Прокуда.
Слава богу, что для новороссийцев та экспедиция обошлась без приключений.
— В альпинизме это, наверное, высшая похвала — «обошлось без приключений», — говорил в интервью корреспонденту в 1988 году Кушнир. — Пик Новороссийск — наш «Новороссийск на Памире» — это как будто главная цель экспедиции, подарок городу к празднику. Очень хотелось, чтобы с подарком этим все было без приключений. Маршрут логичный и достаточно сложный. Думаю, по нему теперь будут часто ходить. И в спортивных отчетах групп из разных городов будет значиться — «пик Новороссийск, по маршруту первовосходителей».
После экспедиции были собраны документы для того, чтобы пик назвать в честь Новороссийска, но процесс так и не удалось завершить из-за геополитической обстановки – СССР перестал существовать как государство.
— А я сожалею, что пика Новороссийск нет на карте, — говорит Игорь Прокуда, просматривая в Интернете карты этого района Памира. – Прошло 33 года, но у нас всех до сих пор остается ощущение причастности к первооткрывателям. Там, на горе, наверное, до сих пор лежит наша табличка и записка для будущих восходителей. Я даже не знаю, был ли кто-то там после нас…
Полтора года назад в Новороссийске была вновь зарегистрирована городская федерация альпинизма. У молодых спортсменов, которые сейчас осваивают азы альпинизма, очень много планов. Дойдут ли они до Памира? А, может, они доведут до финала гениальную идею альпинистов-восьмидесятников, и на Памире все же появится пик Новороссийска. Мне кажется, что было бы здорово.
Мария АНАНЬЕВА.
ПРОПАВШАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
Автор Валерий Тимощенко. – корреспондент газеты Новороссийский Рабочий. Август-сентябрь 1988 года.
ГОВОРЯТ, что самое трудное — ждать и догонять. Похоже, мне досталось именно это. А попробуй догони альпинистскую памирскую экспедицию, которая вот уже 20 дней как в горах. Обещанная телеграмма от ребят не пришла. Кто знает, где они… Может быть, именно сейчас они рубят во льду площадку под палатку. Или бьют при свете фонариков крючья в скалу, готовя ночевку на стене. А начальник экспедиции ждет внизу на рации вечернюю аварийную связь, чтобы услышать их голос, узнать, что все в порядке, и спокойно заснуть. Ясно, что там не до меня, не до телеграмм.
Но я не в обиде, да и назад уже не повернешь, поскольку догорает под крылом ТУ-154 закат над Каспием, надвигается ночная туркменская пустыня на том берегу, за которой встанут отроги Памира. И пора уже переводить время на 3 часа вперед да пристегивать ремни. Внизу — столица Таджикистана.
АЗИЯ… Она чуть приоткрылась нам. Аэропорт неправдоподобно благоухал дынями, которые огромной кучей лежали прямо на площади, луна сияла над горами, а в памяти засели боевые вертолёты на взлетной полосе, граница ведь рядом.
В полуночном, втридорога такси моим попутчиком оказался молодой парень из-под Харькова, чуть навеселе и явно в штатском. Он уловил мой южный выговор и проникся добрыми чувствами к «земляку».
Несмотря на молодость, он уже был капитаном, с ним ехала невозмутимая русская жена, двое детей, один совсем малыш. Ехали в Термез, где сейчас плюс 50 в тени и можно, по его словам, успешно печь яйца в песке.
Он с тоской сказал, что, выводя войска, мы все-таки несем потери, хотя и не такие, как раньше. Парни гибнут. Вспомнил времена, когда «вертушки» с ранеными из «Афгана» садились прямо в городе, на территории военного госпиталя.
На автовокзале он вышел, и оставшийся путь до пригорода, где находилась контрольно-спасательная служба Таджикистана, я вспоминал давний разговор с седым полковником, консультантом по горной технике. Он говорил о том, что афганские уроки показали — наша техника не слишком приспособлена к войне в горах. А самое главное — молодые бойцы оказались поначалу не готовы к горным условиям, где нужно нести тяжелый груз, много снаряжения, к тому же на большой высоте. Конечно, сейчас научились всему. Но цена за это заплачена слишком дорогая. Дома надо было тренироваться, а не под огнем. На Кавказе и Памире, а не в Гиндукуше.
Горечь его усугублялась тем, что он-то помнил уроки битвы за Кавказ, где слишком много наших солдат погибло отнюдь не от пуль «эдельвейсов», а замерзли, задохнулись под лавинами, провалились в ледовые трещины, погибли под камнепадами.
«Нам на Эльбрусах и Казбеках не воевать», — заявил когда-то Ворошилов. Вот и пришлось, идти на лед в кирзе, тащить на перевалы неподъемные «сорокапятки» вместо лёгких орудий и минометов.
В |конце войны у нас были прекрасные горнострелковые дивизии, опыт которых завоеван был кровью. Но пришло время и не так давно, в тот самый пресловутый «застойный период», их решили расформировать, а все альпинистское снаряжение за ненадобностью уничтожили.
Приказ есть приказ, и он, как положено, не обсуждался, пока не клюнул жареный афганский петух… Да, войска скоро будут выведены, но вряд ли стоит забывать, что наша в десятки тысяч километров южная граница идет по большим горам. Копетдаг, Памир, Тянь-Шань, Алтай, Саяны. Курилы, в конце концов. И нужны люди, нужна молодежь, которая может с полным правом сказать: «Это наши горы — они помогут нам».
Я ехал туда, где собралась именно такая молодежь. В том числе и новороссийская.
В РЕСПУБЛИКАНСКОЙ контрольно — спасательной службе я знал, что задача моя несколько облегчается. Новороссийская экспедиция совершает сейчас восхождения где-то в районе альплагеря «Варзоб».
Азия… В Варзобском узком ущелье она встала перед глазами отчетливо и ярко. Огромные, выжженные солнцем склоны, уходящие в безоблачное небо. «Азиатские синие горы, азиатские желтые реки… кто полюбит, так это навеки…», — вспомнились строки из песни Визбора.
Варзоб, желтый от редкого в этих местах дождя, который прошел высоко в горах, несется навстречу слева, бешено, как электричка. Дорога, петляя, уходит вверх. И с высоты попутного тяжелого грузовика я гляжу на седобородых аксакалов в синих и белых чалмах, сидящих на корточках у дороги, вижу, как, прикладывая руку к сердцу, здороваются с ними молодые ребята в «варенках». И все же национальных костюмов больше. И как-то непривычно видеть, как за рулем современного грузовика сидит пожилой водитель в чалме, трех халатах, подвязанный ярким платком.
Жарко… В придорожной чайхане у поселка Хушары я пью зеленый чай, ем небольшой арбуз с горячей лепешкой. Все вместе стоит 50 копеек. Мой дастархан (нечто среднее между столом и большой деревянной кроватью) стоит в тени под орехом и прямо над ручьем. Попутка нескоро, можно взять еще один чайник. Мимо в магазин идут женщины в ярких платьях и шитых золотом шароварах. Брови у них густо подкрашены черным, а на переносице чёрная полоска краски, сводящая брови в одну линию.
ВАРЗОБСКОЕ ущелье — это, вообще-то, путь Александра Македонского в Индию. Да-да, именно, здесь шла его фаланга. Там, далеко, где ущелье Варзоба начинается, есть перевал и за ним в нескольких часах езды знаменитое красивейшее озеро Искандер-Куль. Искандер по-тюркски — Александр. Там, в озере, по легенде, утонул любимый конь Александра Македонского. За перевалом, в верховьях реки Ягноб, если верить литературе, есть кишлаки, в которых живут непривычные здесь, на Востоке, люди со светлыми волосами и голубыми глазами—согдийцы, со своим, непохожим на окрестные, особым языком.
Многие ученые утверждают, что это и есть потомки воинов-македонцев. Удастся ли мне побывать в легендарном Ягнобском ущелье? Ничего особенно невозможного в этом нет. Ребята планировали там делать восхождение.
Александр… Как шли они по этому извилистому, узкому ущелью: две тысячи лет назад, как переправлялись через петляющую опасную реку? А впереди — ведь перевал в 3000 метров высотой, и на него надо подняться с тяжелым снаряжением, оружием, продуктами. Горы есть горы и в любой момент может пойти снег и дождь. Во что же они были обуты, как одеты, чем питались?
Источники утверждают, что в один из тяжелых голодных дней Александр приказал солдатам выбросить часть добычи и набить мешки орехами. Под одним из таких орехов я и сижу сейчас на своем дастархане.
Македонцы спаслись от голодной смерти, добрались до родины. И уже оттуда в Европу попал орех, который по этой причине назвали «грецким». Хотя его бы справедливее называть «таджикским».
Две тысячи лет назад греки прошли в этих местах блестящим беспримерным походом. И неимоверно тяжелым. Так и не дойдя до Индии, Александр умер где-то на иранской границе, до которой от моего дастархана не так уж далеко — километров 500.
Я хотел взять еще чайник зеленого чаю, чтобы поразмышлять об этом, но как раз остановился попутный грузовик в сторону альплагеря.
АЛЬПЛАГЕРЬ «Варзоб», ступенями уходящий вверх по узкому боковому ущелью, поразил меня, своей очевидной, бьющей в глаза благоустроенностью и комфортом. Финские островерхие крыши двухэтажных домиков, все отделано талантливо, с любовью, деревом, большой бильярд на втором этаже, теннисные столы, просторная столовая, отделанная под каминный зал. (В столовой, кстати, меня очень вкусно покормили). Автоматические средства пожаротушения. А чтобы не было искушения включать кипятильники в столовой днем и ночью работал электротитан. И вы при желании могли пить чай хоть круглосуточно. В довершение всего в бане оказалась горячая вода… И все это довольно далеко и высоко в горах… Словом, мечта.
Мечта — именно так называлась вершина, на которую, оказывается, сейчас шли новороссийцы. Местные жители уважительно называли ее Ходжа Локан.
Когда я в кабинете начальника учебной части лагеря посмотрел на фотографии этой вершины, стало холодно под ложечкой. Гора была одинокая и устрашающая. Громадная ледовая корона над черными километровыми стенами, обрывающимися во все стороны. Только в одном месте был острый, как нож скальный гребень, по которому и шли сейчас ребята… Мечта. Вот где, оказывается пропавшая экспедиция.
Вот те на! А я собирался искать их в другой стороне на хребте Петра Первого под пиком имени героев Малой земли.
— В тот район выйти экспедиции не удалось, — объяснил начальник учебной части И. И. Капитанов, — подвела погода, да и лагерь не смог новороссийцам предоставить своих инструкторов И они в честь 150-летия вашего города ушли на первое восхождение, которое, помнится, совершили четко и быстро. В честь юбилея прошли они и очень сложный маршрут на знаменитую Ягнобскую стену. А с Мечты, они если все будет хорошо, придут послезавтра. Если все будет хорошо, повторяю. Потому что погода там сейчас дрянь, и им ох как несладко.
В лагере, кстати, остались отдыхать двое новороссийцев. Они вам помогут устроиться.
Утро следующего дня было жарким, и на девятичасовой связи было странно слышать голос наших ребят, которые передали, что «погода ниже среднего, на маршруте полно снега, очень холодно», но они чувствуют себя нормально и надеются выйти на вершину по графику.
Я КОГДА-ТО сам занимался альпинизмом, и, хотя после травмы лет пять не был в больших горах, прекрасно понимал, что означает «погода ниже среднего»… Честно говоря, я волновался за ребят — слишком уж гора серьезная.
А чтобы не сидеть без дела, я собрал рюкзак, надел горные ботинки, взял ледоруб и ушел один по ущелью вверх. Задача у меня была простая — подняться на окрестные горы, как можно выше, хотя бы до 3000 метров, чтобы как-то войти в форму, акклиматизироваться, подогнать снаряжение. Очень не хотелось быть обузой ребятам. А для этого надо быть на высоте в прямом и переносном смысле.
Часов пять я бродил в одиночестве по альпийским лугам, поднялся к чистому снегу. Вернулся поздно, страшно усталый, но с чувством выполненного долга. Знал наверняка, что этот выход мне поможет.
А ребят всё не было. Я узнал, что они на спуске, но пропустили одну связь, и пока ничего не известно.
И только поздно вечером в темноте я увидел их — худых, обгоревших на солнце, с лыжными палками. Каких-то отчужденных, словно вышедших из боя. Так оно и было. Мечта не дается, как видно, без боя, Одного из них довольно сильно ударило сорвавшимся камнем. Удар пришелся по рюкзаку, но такой силы, что и спине досталось. Сергей Давиденко обморозил большой палец на ноге, к тому же камнем у него вдребезги разбило фотоаппарат.
А я привёз им письма, деньги, документы, приветы от родных из Новороссийска, а еще дыню и копченого леща.
И ВОТ с председателем нашей городской федерации альпинизма Александром Козырем и начальником экспедиции Валерием Кушниром мы сидим за чаем.
Объясняю им, что моя программа-максимум — подняться с сильной группой на пик Новороссийск, если она будет делать второе прохождение, побывать под знаменитой Ягнобской стеной, на которую они сделали восхождение. И, если удастся, подняться на нее с другой стороны, по сравнительно легкому маршруту.
Если нет, то хотя бы побывать под этими горами, поскольку ничто журналисту не заменит личных впечатлений. Заодно прошу подробно рассказать о двух посвященныx юбилею восхождениях.
Валерий усмехается моему нахальству:
— Хорошо, если твой напор сохранится на высоте… Если ребята оклемаются, пойдем снова на стену. Посидишь на перевале на рации, поможешь нам. Может быть, подымешься с другой стороны, встретишь нас. А потом пойдем в район Санг-Хок, глянешь, какой он, пик Новороссийск.
Выезжай завтра в Ягноб с группой из Зеленограда. Посиди у них на связи. К вечеру я подойду. Там, под горой, все и расскажу о юбилейных восхождениях. Обстановка будет соответствующая, — он засмеялся. — Для личных влечатлений.
Я ЛОЖИЛСЯ спать очень довольный нашими планами. Никто из нас не мог предположить, что горы распорядятся по-своему, события развернутся непредсказуемо, неожиданно и драматично.
В. ТИМОЩЕНКО (наш корр.)
Продолжение следует.
2. ПАЛАТКА НА ЛЕДОВОМ ПЕРЕВАЛЕ
ВТОРОЕ утро в альплагере Варзоб было ясным и радостным.
Мечта моя, похоже, сбывалась. Я уезжал в Ягнобское ущелье. То самое, в котором, по легенде, живут согдийцы — потомки воинов Александра Македонского, и над которым стоит знаменитая Ягнобская стена, с десятком суперсложных скальных и ледовых маршрутов.
Я уезжал, а наши ребята из новороссийской альпинистской экспедиции оставались. Им нужно было отдохнуть хоть пару дней после двух тяжелейших ледовых восхождений в дальнем районе.
С группой из Зеленограда уезжали пока только я и, наверное, самый младший член новороссийской альпинистской команды Андрей Листопадов, невысокий паренек с роскошной кудрявой шевелюрой, до черноты загорелый.
По альпинистским правилам, при сложных опасных восхождениях внизу под маршрутом должен быть наблюдатель. А по неписаным законам группы разных городов помогают в этом друг другу.
Валерий Кушнир, пожалуй, самый опытный альпинист нашей экспедиции и ее начальник, обещал подойти позже. Я на это очень надеюсь, поскольку он обещал мне дать интервью, рассказать о двух посвященных 150-летию города восхождениях.
Пока мы черепахой ползем на высокий перевал, я знакомлюсь с попутчиками.
Не все они из Зеленограда. Руководитель, невозмутимый белобрысый крепыш Андрей Галыга, — сибиряк, он без пяти минут мастер спорта и инструктор, по профессии врач. В группе есть девушка — Света Иванова, тоже очень опытная альпинистка. Двое парней — Виталий и Сергей — явно партнеры по связке, слишком слаженно они все делают вместе, грузят тяжелое снаряжение, подшучивают друг над другом и даже засыпают одновременно, как по команде. Виталий — инженер, а Сергей работает в уголовном розыске. Последний, Олег Наседкин, ученый. Мы с ним разговорились, оба учились в Москве, вспомнились даже общие знакомые.
Мог ли я представить тогда на ветру в кузове, при каких условиях мы встретимся с ним через несколько дней!
БОКОВОЕ ущелье, по которому мы ушли вверх, спрыгнув с машины было достаточно мрачным. Ребята присели переодеться, подогнать рюкзаки, а мы с Андреем без промедления: ушли вверх. Я, честно говоря, спешил, боясь задержать группу, если без тренировки и акклиматизации не выдержу их темп.
Андрею всего 18. Он закончил ПТУ и осенью должен идти в армию. У него, по-моему, отличные данные, главное — очень вынослив. Да и технически он достаточно квалифицированный парень. И все же слишком молод даже для своей спортивной квалификации. В альпинизме это исключение.
Здесь, поверьте, не бывает восемнадцатилетних чемпионов. Это спорт взрослых и зрелых мужчин. А быть может, даже не столько спорт, сколько образ жизни. Он отличается от почти всех остальных видов спорта двумя чертами — здесь есть самая что ни на есть реальная опасность для жизни, как одно из условий игры, и нет зрителей. И судей тоже, собственно, нет. И они не остановят ваше соревнование с вершиной «ввиду явного ее преимущества». Если где-нибудь на пике Ленина в сорокаградусный августовский мороз ураган порвет вашу палатку в клочья, не прозвучит команда «брэк», и вас не разведут по углам. Альпинист не соревнуется с природой. Кто только придумал эту глупость? Как можно быть сильнее горы или лавины? Она с одинаковым равнодушием сметет палатку и мастера, «снежного барса», и новичка. Мастер вот только не поставит палатку там, где возможна лавина. Самое главное мастерство заключается в постоянном трезвом соотношении своих сил и сложности маршрута.
В этом виде спорта очень не рекомендуется спешить по дороге к регалиям и медалям. Это смертельно опасно.
И еще одно… Я знал спортсмена с совершенно феноменальными физическими данными, мастера по многим другим видам спорта. В альпинизме он не смог подняться выше 2-го разряда. По той простой причине, что никто не хотел дальше с ним ходить. Он шел первым, совершенно не думая о том, успевает ли за ним самый слабый, отнюдь не спешил поделиться последним сухарем, слишком часто видел чужие недостатки, не замечая своих. У него не хватало необходимой в этом виде спорта мягкости, чуткости, терпимости, любви к товарищу.
КОГДА за очередным поворотом «черного» ущелья вдруг раскинулась зеленая широкая долина и в ней крошечный кишлак, позади были 2 часа упорной безостановочной ходьбы с тяжелым рюкзаком, насквозь мокрые от пота тельняшки. Кишлак назывался Магриб, ну совсем, как сказка о лампе Аладдина, которого, как известно, пытался обмануть злой магрибский колдун. В километре был еще один, последний в этих местах, кишлак с примечательным для нас названием Ягноб. И нависающая над долиной совершенно фантастическая стена массива Замин Карор уже была видна во всей красе.
Нас сразу окружило множество очень бедно одетых, таких любопытных детей. Совсем маленькие, и все стриженные наголо. Только у девочек была оставлена одна тонкая прядка. Наверное, чтобы легче было различать.
Здесь, в кишлаке, женщина, встретив тебя, непременно опускала глаза и уходила в боковую улочку. При этом она явно не испытывала никакой робости, просто действовала по обычаю.
В каждом доме на глиняной прохладной «веранде» стоял дастархан, на нем сидели хозяева. И, увидев нас, кричали: «Рус… чай!» Это были, похоже, два единственных русских слова, которые знали хозяева. Если вы принимали приглашение, на стол ставилось явно все, что было съедобного в доме.
Но мы спешили, надо было подниматься выше к вертолетной площадке, до нее было час ходу, тягучий крутой подъем.
Солнце палило нещадно. Вертолетная площадка, где должна была быть установлена первая рация — ретранслятор, для связи с базовым лагерем, вся заросла шиповником, терном и барбарисом. Мы набрали в котелок синих продолговатых ягод барбариса, растолкли, залили водой из ручья и долго пили вкуснейший кислый ледяной напиток, потом вскипятили на примусе котелок чая и снова пили все вместе, а уж потом стали готовить обед.
Через час из-за перегиба показались Валерий Кушнир и Игорь Прокуда, еще один молодой новороссиец, широкоплечий, красивый парень. Но зеленоградцы уже собирались идти дальше вверх. На высокий ледовый перевал, что виднелся в самом конце десятикилометровой стены. Там должна остаться вторая рация, по которой мы свяжемся с «вертолетной», а третья будет на стене у группы. Только такая цепочка обеспечит надежную связь через легкие коротковолновые станции.
— Пожалуй, придется тебе идти наверх, — осторожно сказал мне Валерий. — Как ты, в состоянии? Мне надо здесь добиться верной связи с лагерем. Да и отдохнуть мы не успели.
Кинув в рюкзак палатку, легкую радиостанцию, пуховое снаряжение, рассовав по карманам конфеты и яблоки, я шагнул в сторону перевала.
ЧЕТЫРЕ часа мы упорно ползли на перевал Ягноб. Петляли в тесном каньоне, прыгали по мокрым камням ручья. Карабкались по разрушенным слоистым скалам, где зацепки то и дело отламывались. С тяжелым рюкзаком все это проделывать было не очень приятно.
Уже ночью в полной темноте осторожно шли по чистому осеннему льду. Я шел вполне нормально, и только за двести метров до перевальной точки силы вдруг резко кончились. Кружилась голова, подташнивало. Не хотелось признаваться себе, что это явно «горняшка» — горная болезнь. И совершенно закономерно — ведь, смешно сказать, третий день из Новороссийска. И сразу на 3800, где кислорода куда меньше, и давление сов сем другое. Сел… Съел яб- локо. Стало чуть легче… Пошел… Тоскливо, еле переставляя ноги, на одном самолюбии.
На самом верху, где ледник переползал в соседнюю, глухую и безлюдную ледовую долину, зеленоградцы уже ставили палатки. Заметно подмораживало. Я стал доставать свою палатку. Легли очень поздно, а часов в 5 утра ребята уже начали собираться.
Примус у нас был один на всех. Они, разумеется, забирали его с собой. Я успел подогреть большую консерв ную банку теплой воды, понимая, что здесь, на леднике, на 3800 мне будет очень туго без теплого питья.
До рассвета они ушли. А я занялся своими двумя paдиостанциями, растянул антенну более мощной — «Карата» (позывной «Пастушок-10»), подстроил портативную «Ласточку» (с позывным «Лавина-11»). И только тогда толком огляделся.
Узкую горловину перевала сжимали две отвесные скальные стены, которые, казалось, нависали над тобой миллионом тонн базальта. Прямо перед глазами на той стороне перевала был виден труднейший скально-ледовый маршрут, по которому пойдут зеленоградцы.
Теперь их позывной «Лавина-18».
9.20. Радиограмма. «Лавина-11», я «Лавина-18». Прошли верхнюю часть ледника, вышли на скалы маршрута. Все нормально.
Через десять минут я передал это вниз на вертолетную площадку. Подождав чуть на приеме, услышал голос Валеры Кушнира в эфире:
В конце связи Валера сообщил:
— Сейчас выйти не смогу буду у тебя только в 17.00. Продержишься без примуса?
— А что остается?
Тишина. Только иногда с обеих стен со странным шуршанием летят камни, хлестко бьют по выступам. Но место для палатки выбрано правильно, и они летят далеко. Снова тихо, но в тишине этой чувствуется постоянное напряженное движение. Если хорошо прислушаться, можно даже заметить, как ползет ледник.
В ОДНОМ из кавказских альплагерей был случай, когда инструктор, легкомысленно пойдя в одиночку в сторону моря через ледник, провалился в трещину. Проявив колоссальную изобретательность, вырубив сотню ступенек, он вылез, оставив рюкзак с документами.
Десять лет спустя их ему прислали по почте туристы, найдя нетронутый рюкзак на поверхности в устье ледника, на несколько сот метров ниже по течению.
Здесь, в одиночестве и тишине, среди нетронутой торжественной природы как-то особенно ясно, без суеты думалось о той нашей новороссийской жизни. Я вспомнил чистые, сильные реки Ягнобского ущелья, вкус барбарисового напитка. Как жалко в сравнении с ними выглядел наш измордованный Цемес. Как удалось нам в наших прекрасных предгорных и прибрежных местах забыть сам вкус чистой речной воды, а иногда и чистого воздуха.
Зачем мы так обкрадываем себя, ради чего? Да и о многом еще думалось. Очень нужно человеку хоть раз в год побыть одному на таком перевале и подумать.
Еще три связи у меня было с «Лавиной-18», а в промежутках я прекрасно видел в бинокль, как работали они на стене. Как прокладывала путь связка Сергей — Виталий, как терпеливо шла по вертикальной стене Света, как тяжело было последнему — Олегу с самым тяжелым рюкзаком, выбивающему из скальных трещин страховочные крючья, выворачивающему изо льда ледобуры.
На одном из участков им было так тяжело, что не было возможности вынуть рацию и связаться со мной. Но я хорошо видел в бинокль, что у них все нормально, и передал это вниз.
Только ближе к вечеру я увидел далеко внизу на леднике черную точку. Я был уже не один на перевале Ягноб, ко мне подымался Валерий Кушнир, начальник экспедиции, тот самый, что обещал дать мне интервью о том, как же все-таки был покорен пик Новороссийск.
В. ТИМОЩЕНКО. Фото автора.
(Продолжение следует).
НОВОРОССИЙСК НА ПАМИРЕ
Дневник специального корреспондента
(ПРОДОЛЖЕНИЕ. Начало в №№ 186, 191)
3. СЛОВО ПЕРВОВОСХОДИТЕЛЯМ
НА ЛЕДОВОМ памирском перевале, под отвесной, километровой стеной знаменитого Ягноба, затеряна наша палатка. Только что была радиосвязь с группой, которая сейчас на стене. Сквозь голоса альпинистов, передавших, что у них все нормально, смутно пробивается почему-то арабская речь, видимо, достает какая-то иранская радиостанция. Мы передали наверх плохой прогноз — завтра к вечеру погода должна испортиться, внизу пойдет дождь, а наверху, конечно, снег.
Я РАССПРАШИВАЮ начальника новороссийской экспедиции Валеру Кушнира о двух восхождениях, посвященных 150-летию города. Рация потрескивает на приеме, вскипает на примусе чай, вдалеке посвистывают срывающиеся со стены шальные камни.
— Еще в Новороссийске мы решили посвятить 150-летию самое сложное восхождение в этом сезоне, — рассказывает Валера. — А в этом районе ничего сложнее Ягнобской стены нет. Выбрали мы скальный маршрут высшей категории сложности. Он начинается прямо от вертолетной площадки. И стена там такая, что не расслабишься до самой вершины. Честно говоря, никто из нас раньше на подобных стенах не был.
Ну что же, подумали, когда-то надо начинать. Приехали мы под стену впятером, Игорь Кудревич, Саша Королев, Сережа Белых, был с нами представитель альплагеря Андрей Петров, очень хороший и опытный альпинист. Ну и я. Внизу остался Володя Халин, как наблюдатель и для связи с лагерем. Вышли затемно, карабкались при свете фонариков чертыхались, но своего добились — на скальной сложной части маршрута были уже с рассветом.
— Кто шел первым?
— Все по очереди. Но в основном — связка Белых-Королев. Но и остальным было не легче — рюкзаки ведь как каменные. На стену пришлось даже воду с собой нести. А вообще-то сила группы проявляется обычно в том, что это группа, а не аутсайдеры, идущие за лидером. Каждый делал свое дело четко и слаженно. И последнему ничуть не легче, чем первому.
— Валера, а что было самое приятное и наоборот — самое трудное на маршруте?
— Парадоксально, но самое трудное и было, пожалуй, самым приятным. К концу дня мы были на такой высоте, что, когда страхуешь партнера, который подходит снизу, через его голову видишь опрокинутую землю, как с самолета. И крошечные деревья смотрят остриями прямо на тебя. Стена-то очень крутая. Вечером нам встретилась большая трещина, в метр-полтора шириной. Альпинисты такую называют «камин». Высота метров 40, ну, допустим, с 12-этажный дом. Проходить ее надо было в распор. Одна нога упирается в левую стенку, другая — в правую. Лезешь и видишь внизу тысячеметровую пропасть и квадратики кишлака в вечерней дымке. Вверху камин забит пробкой застрявших камней. Протискиваешься между ними и стеной, дальше лезешь, как в пещере. Так и выходишь на гладкую отвесную стену из каменной дыры. А там сразу не легче. Начинается «ключ» маршрута, косой откол скалы, уходящий влево и вверх. Пройти его можно, лишь откинувшись от скалы. Для увеличения трения ставя ступни в десяти сантиметрах от того места, где держишься руками. Вот так вот, сложившись пополам, проходишь несколько десятков метров.
— Нужен запас прочности. Вот именно, только он, даст необходимую в эту минуту железную уверенность в себе. Такие минуты подводят итог всему тому, что ты сделал раньше. И то, что акклиматизация у нас хорошая, сезон-то мы начали еще в апреле восхождением на Казбек, и тренировочный эффект предыдущих всех восхождений, и те субботы, которые мы проводим дома на скалах в Адербиевке, под Геленджиком, на карьере «Октября». Все суммируется здесь.
— Неужели на таком сложном восхождении не было никаких ошибок?
— Были, пожалуй. Рюкзаки были тяжелые, и мы маловато взяли продуктов. Как только проходили очень сложный участок и напряжение чуть падало, сразу хотелось есть. Шучу, конечно. Потом на разборе Игорь Кудревич очень винил себя за один эпизод. Когда он вылазил первым на одну из стен, из-под ног вниз упала плита в тонну весом. Он успел закрепиться, но внизу была узкая скальная полочка, где стояли ребята. Кудревич крикнул им отчаянно, но на склоне особенно не отпрыгнешь. Сверху было плохо видно, и я так испугался, за ребят. Но они успели среагировать, и все обошлось.
— И ВСЕ ЖЕ, Валерий, какое восхождение было труднее — на знаменитый Ягноб или на безымянную вершину, которая теперь называется пик Новороссийск?
— Наверное, все-таки Новороссийск был труднее, именно потому, что он безвестный, а Ягноб знаменитый. На Ягнобе у нас было подробнейшее описание маршрута, которое сделали первопроходцы. Первопрохождение же, и тем более первовосхождение — это уравнение с сотней неизвестных. У нас была только фотография страшноватой скально-ледовой пирамиды да место на карте, отмеченное крестом. Понадобилась предварительная разведка подходов. В лабиринте двух ледовых перевалов надо было найти путь к маршруту.
Пару дней мы просто сидели и слушали, как со стен летят камни, думали, как пройти маршрут надежно и безопасно. Искали удобное время, удобный путь, выжидали.
Когда же все было подготовлено, и мы рано утром вышли, все шло нормально, лед проскочили на передних зубьях кошек. На скалах пришлось тяжело, но, тем не менее, на вершине были к обеду. Маршрут оказался самым легким на этой горе. На остальные вообще было смотреть страшно. Спускались по пути подъема.
— Словом, обошлось без приключений?
Валерий внимательно на меня посмотрел и усмехнулся:
— Ты знаешь, для репортажа это, быть может, и не, очень хорошо. Но вообще в альпинизме это, наверное, высшая похвала — «обошлось без приключений». Пик Новороссийск — наш «Новороссийск на Памире» — это как будто главная цель экспедиции, подарок городу к празднику. Очень хотелось, чтобы с подарком этим все было без приключений. Маршрут логичный и достаточно сложный. Думаю, по нему теперь будут часто ходить. И в спортивных отчетах групп из разных городов будет значиться — «пик Новороссийск, по маршруту первовосходителей».
СТЕМНЕЛО. Здесь, в, горах, где нет городской подсветки и звезды на целые четыре километра ближе, они удивительно красивые и яркие. Под котелком гудел синий огонь примуса, а мы прослушивали последнюю аварийную связь. Зеленоградцы вышли на нее, сказали, что заночевали под ледовым вершинным панцирем. До вершины метров 200, но ледовая стена очень трудная.
Мы пили чай, и я отчетливо видел на краю черного силуэта стены светящуюся точку в километре над нами. Я был уверен, что это огонек примуса, значит там, на узенькой скальной полке, они тоже сейчас пьют чай.
Ночью я проснулся от дикой головной боли. Я прекрасно понимал, что это приступ «горняшки», переброс за три дня от Цемесской бухты к перевалу Ягноб давал о себе знать. Днем мне было тоже не лучше, и я изо всех сил таскал камни, бегал по леднику с рацией, зная, что только движением можно передавить горную болезнь.
После утренней связи я понял, что мне надо идти вниз. В 17.00 наши подопечные планировали выйти на вершину, и тогда уже наша рация ни к чему. Мне нужно было хоть несколько часов отдохнуть внизу. Мы ведь собирались еще ехать с экспедицией в район пика Новороссийск, и мне хотелось быть в форме.
Валера согласился побыть на перевале часа три один. Я забрал палатку, чтобы ему было полегче спускаться вечером. На случай же дождя у него был плащ из легкого перкаля.
Дорога вниз была знакомой, но я не спешил. Собирал по ходу кое-какие травы. В устье ледника увидел желтые цветы памирского женьшеня — золотого корня, в справочниках он значится как «родиола розовая». Вспомнил, как внизу какой-то кооператив рекламировал его как панацею от всех бед. Я знал по собственному опыту, что он прекрасно нормализует давление и вообще сильнейшее тонизирующее средство. Но, увы, занесен в Красную книгу.
Чуть пониже на крупной сухой осыпи обнаружил следы еще одного чудодейственного средства — мумие. Черные потеки на камнях. И самое главное специфический запах. То, что это хорошее средство для сращивания костей при переломах, утверждают многие, в том числе и вполне авторитетные источники. От Ибн Сины до современных крупных ученых. Пытаются им лечить и заболевания желудка, печени. В общем, панацея по цене 4 рубля грамм.
Запах «бальзама» я слышал отчетливо. Но поиски бы отняли много времени. Я соскоблил на память граммов 5 и пошел вниз.
СПУСТИЛСЯ я ровно в 14.30. Было как раз время связи с перевалом. Но в лагере была странная тишина. Андрей был у рации и не ответил на мое приветствие. Лицо у него было какое-то напряженное и мрачнело на глазах. Мне стало не по себе.
14.30. Радиограмма.
«Пастушок-10» вызывает вертолетную площадку…
Примите информацию. В группе «Лавина-18» авария — полтора часа назад на ледовой стене сорвался альпинист. Пролетел 60 метров. Последствия, по-видимому, тяжелые. Группа пытается его поднимать к вершине.
Как поняли меня? Прием.
— «Пастушок-10», я «Пастушок-7». Вертолетная площадка. Валера, на перевал ушла группа мастеров под руководством Кожемяки. Как ты будешь действовать? Как, по-твоему, действовать нам? Как слышишь? Прием.
— Андрей, догони их во что бы то ни стало. Выложись. От того, как быстро спустится эта группа, зависит все. Я остаюсь на перевале для связи. Ко мне подниматься не надо. Справлюсь. Дальше действуйте по обстановке и по приказу базы.
Андрей молча натягивал кроссовки. Через минуту он уже бежал по крутому склону, по которому бегать не положено. Вступали в силу законы спасательных работ, очень близкие к законам военного времени.
В. ТИМОЩЕНКО.
НОВОРОССИЙСК НА ПАМИРЕ
Дневник специального корреспондента
(Окончание. Начало в №№ 186, 191, 192)
4. НАДЕЕМСЯ ТОЛЬКО НА КРЕПОСТЬ РУК
ОЛЕГ НАСЕДКИН, тридцатилетний ученый из Зеленограда, шел первым по предвершинной ледовой стене Ягноба. Лед был тяжелый, очень жесткий и уже не раз при ударе ледового молотка скалывался линзами. Далеко внизу у них сломался ледовый крюк «фифа», последнее слово ледовой техники.
Олег шел теперь на ледовых молотках и на передних зубьях кошек. Шел довольно быстро, до вершины оставалось 200 метров. Пять веревок, как говорят альпинисты. Погода портилась, пошел снежок и, не задерживаясь, скользил по сине-зеленому льду. Он спешил, может, поэтому и не стал вворачивать в лед крючья как положено часто, последний из них был на тридцать метров ниже. Олег чувствовал себя уверенно, кошки и молотки хорошо держали. Да и вершина была так близко!
Он забыл главную заповедь. Техника альпинизма — это не техника хождения по льду или скалам. Это техника страховки. Лед коварен, и поведение его непредсказуемо. Но молоток держал хорошо. Олег, опираясь на него, четко вогнал передние зубья кошек в стену. Затем коротко размахнулся и врубил кривой клюв второго молотка полуметре от первого…
Еще за пять минут до этого, на два с половиной километра ниже, мы все строили планы. Я думал о том, как мы доберемся в район пика Новороссийск, надеялся на встречу с членами нашей экспедиции. Прикидывал, останется ли время залететь на обратном пути в Москву…
Лед скололся огромным блюдцем. Наседкина резко откинуло от стены. Падая, он отчаянно попытался еще раз врубить клюв молотка в лед. А потом думал только об одном — не воткнуться в лед кошкой. Но его уже развернуло несколько раз. Он пролетел 60 метров — два девятиэтажных дома. 30 метров до крюка и 30 метров после. Рывок был страшным, но товарищи смогли его удержать, спасая ему жизнь. А самое главное — выдержал на совесть вкрученный в лед крюк. Но еще раньше он воткнулся кошкой в лед.
Нога в голени сломалась пополам, так, что торчали оба обломка кости… Свежий снежок на льду быстро впитывал кровь.
Все изменилось. Словно на секундомере пошел отсчет нового времени. Времени спасательных работ. Нет, мы не услышали в радиограмме с базы слово «приказ» и слово «мобилизованы». Но еще задолго до этого Андрей Листопадов уже начал приказ выполнять. На огромной скорости уходя на перевал, вдогонку группе мастеров (на которую теперь была вся надежда). А мы уже собирали рюкзаки, собираясь уходить наверх.
Непонятно как, но Андрей таки догнал команду мастеров. Отставшая от группы девушка — наблюдатель до смерти перепугалась, когда в тихом, пустынном ущелье из-за перегиба выбежал кто-то в одних шортах, совершенно черный от новороссийско-памирского загара, весь мокрый от пота, похожий на чертенка. На бегу почему-то кричал не своим голосом: «Стоять!»
16.30 Радиограмма. База—«Пастушку-7».«Возглавить предварительные спасработы предлагается руководителю группы, ушедшей на перевал Ягноб. Вернуть с маршрута группу Эйдуса. Связь через каждый час».
Спасработы было приказано возглавить рыжему лобастому парню из Красноярска с внушающей надежду фамилией Кожемяка. О чем мы ему и сообщили. Сибиряк принял это как должное. Хотя у него, как я понял, не было никаких должностей или особых регалий. Просто спасаловка все ставила на свои места, и на острие атаки оказывались не назначенные лидеры, а те, в чье старшинство верили без мандата.
Он дал каждому задание. Обеспечивая себе надежную связь, одного из нас послал на противоположный склон с рацией, работать ретранслятором. Остальным сказал: быть готовыми выйти утром на вершину.
19.30. «Лавина-18» — «Лавине-10». «Поднялись на одну веревку. Группа устала. Рубим площадку во льду для ночевки. Пострадавшему хуже».
Шестеро из группы Кожемяки перед выходом ели без спешки. Было в них какое-то спокойствие, которое шло от внутреннего мужского самоуважения. Они знали, что им предстоит тяжкая и опасная работа, и ее никто, кроме них, выполнить не сможет, потому что они мастера, чемпионы… Орлы, словом.
В базовом лагере сейчас отряд садится в вездеход. В отряде наверняка будут и новороссийцы. Но здесь они окажутся только через несколько часов, ночью. И первым на вершину Ягноба все равно выйдет Кожемяка.
Они ушли в сумерках. Маршрут для них не самый трудный, 2-Б категории трудности. Но это снег и скалы, часто опасные. На вершине на 4700 они были уже к утру. Всю ночь шли при фонарях. Трудно объяснить, что это значит.
ВНИЗУ нас осталось пятеро. Трое из Новороссийска — Андрей Листопадов, Игорь Прокуда и я, один ленинградец — Сергей, оставшийся внизу из-за легкой травмы, и какой-то парень, совсем молодой, только что выполнивший 3 разряд, увязавшийся за группой Сергея Эйдуса из Владивостока. Эйдус-то нам был и нужен. Поскольку нашей разношерстной команде из стариков, альпинистских младенцев и легкораненых был явно нужен командир.
9.30. База — «Пастушку-7».
«Всем оставшимся на вертолетной площадке срочно выходить на Западную вершину по маршруту 2-Б категории сложности для подготовки вертолетной площадки в районе предвершинного цирка. А также для транспортировки пострадавшего по ледниковой морене».
Выходили налегке, ничего не брали. Большинство из нашей шестерки вообще пошли в кроссовках. Надеялись, что до снега и скал дело не дойдет, мы встретим спасотряд ниже. Я еле настоял взять мой литровый термос с чаем, немного продуктов.
Честно признаться, я очень волновался. Боялся, что не выдержу бешеного темпа. Нам предстояло очень резко набрать высоту две с половиной тысячи метров и еще обойти весь массив с севера — это больше 10 километров. Сейчас ведь ничего не принималось во внимание — ни акклиматизация, ни травмы, старые и новые.
Пристроился я за Сергеем Эйдусом, шаг в шаг, зная, что самый опытный из нас выберет самый правильный темп.
10.30. Кожемяка — базе. «Находимся на льду под вершиной. Еще не дошли до пострадавших. Пострадавшему вчера оказана квалифицированная медпомощь. Его поднимали без сопровождающего. Сегодня ему намного хуже. Кончились обезболивающие. Нужно специальное спасснаряжение…»
Мы напряженно шли вверх и вверх, пот заливал глаза. Все шли в одних шортах. Трудно было предположить, что через четыре часа у нас будет вполне реальная возможность обморозиться. Наш командир даже на связь выходил почти на ходу. Игорь Прокуда деликатно забрал у меня рюкзак. С этого момента мы с земляками тащили его по очереди. Маленькая деталь… Но я до сих пор им за это благодарен.
Мы очень быстро набирали высоту, далеко внизу в голубой дымке осталась река Магриб. Еще одно усилие, и мы, перевалив через острый гребень, попали в висячую долину. В ее верховьях мы заметили палатку. Рядом сидел человек, склонившись над развернутым «Каратом». Это начспас альплагеря Варзоб. Почему-то он здесь, не на верху.
14.30. Кожемяка — базе.
«Продолжаем поднимать пострадавшего. До вершины две веревки. Работаем медленно. Очень тяжелый лед. У пострадавшего начался воспалительный процесс.
Держится, но часто теряет сознание. Наш врач утверждает — еще 8 часов и ампутация неизбежна».
Начспас смотрел на нас почти жалобно. Совал продукты.
— Мальчики, быстрее выходите наверх и готовьте площадку под вертолет. Оставляйте там одного-двух и быстро наверх, помогать тащить. Поднажмите, иначе плохо будет. Но, конечно, осторожнее.
С перевала потянул холодный ветер. Темные облака цеплялись за вершину. Но нам было жарко. Андрей и Игорь забрали себе весь груз, разгрузили новичка. Он пыхтел, смотрел растерянно. Но шел, и главное, — почти не отставал.
Когда мы подошли к последнему предвершинному взлету на 4300 ч нашли место для вертолетной площадки, стало совсем холодно. В ожидании времени связи ребята спрятались под камнем и там мрачно жевали хлеб с сыром. Нас медленно засыпало снегом. Я подумал, что там, наверху, сейчас вообще весело. И видимость нулевая, и кошки забиваются снегом, и еще эти носилки с парнем, которые нельзя тронуть, чтобы это не отозвалось болью.
На связи слышали, как они переговариваются устало и зло.
15.30. База — Эйдусу.
«Подготовка площадки отменяется. Вертолет не может пробиться. Срочно выходить на вершину для помощи основному спасотряду».
На подходе к скалам встретились с еще одним новороссийцем — Пашей Харитоновым, работником МХО, он остался в цирке на случай, если погода все же улучшится, и надо будет встречать вертолет. Только успели махнуть друг другу рукой.
Предвершинный взлет дался нам очень тяжело. Скалы были несложные, но сил было уже мало, да и снег скользил на камнях.
Мы почти вышли на перемычку между вершинами.
Где-то на той стороне, километром ниже, в снегу и в одиночестве сидит сейчас с рацией в руках Валера Кушнир.
До вершины оставались только плоский гребень и последний взлет метров 70 по вертикали, когда мы увидели на ней фигуры в красных пуховках. Но нас постигло глубокое разочарование — они не пошли в нашу сторону. Снег слишком усложнял им здесь работу, спасатели уходили вправо — вниз, надеясь срезать путь.
Кто-то из них делал нам знаки, показывал рукой на ту сторону. Но мы и так с тоской понимали, что ошибка начспаса, который сидит в каньоне, дорого нам будет стоить. Сейчас надо спускаться, потом лезть траверсом километра два, а уж затем снова карабкаться под самую вершину.
Когда силы были совсем на исходе, мы присели на пять минут среди заснеженных мрачных скал. Я налил каждому по 50 граммов сладкого чаю (как же это было вкусно!). А 700 оставил для пострадавшего.
Мы шли, если честно, на последнем дыхании. Но когда увидели, наконец, среди нагромождения скал десяток фигурок, которые, как муравьи, тащили завернутый в палатку сверток, откуда-то все же взялись силы.
Мы с Игорем вышли к спасателям. Первые, кого я увидел, были Саша Козырь, председатель городской федерации альпинизма, Александр Королев, работник МХО, Игорь Кудревич.
— На склонах Ягноба вас приветствует «Новороссийский рабочий» и весь комсомол Кубани, — сказал я, доставая фотоаппарат, и они засмеялись. Услышав слово «Кубань», обернулись Сергей Белых и Гарик Горбач.
Я подошел к пострадавшему, доставая чай и сыр с хлебом из рюкзака. Лицо его было в ссадинах. Ему было худо, но он меня узнал.
— Здравствуй, Олег, — сказал я ему, — не ожидал, что так встретимся.
— Да, — усмехнулся он, — не повезло.
Он жадно, обжигаясь, пил чай, выпил все 700 граммов и съел здоровенный бутерброд с сыром.
Засовывая в рюкзак термос, я от греха спрятал и фотоаппарат. И очень вовремя.
— Бери носилки, корреспондент, — мрачно сказал кто-то из группы Кожемяки, добавив еще кое-что покрепче.
Но я не обиделся, и наша шестерка, подняв спеленатого, крепко привязанного к носилкам пострадавшего, ушла вниз по крутой осыпи. Сзади и с боков нас внатяг поддерживали веревками ребята.
Погода чуть наладилась, и сразу показался вертолет. Мы спешили вниз, менялись через 5 минут. А он все летал, то появляясь, то затихая в конце ущелья.
Мы прислушивались без надежды, но он снова приближался. Сесть не мог — 4000 метров — почти предельная для него высота.
Каждый из нас понимал, что если он не сядет, всю ночь придется нести Олега по ледниковым валунам, каньону, скальным стенам, жуткой крутой тропе.
И тогда уже никакой надежды для него. И мы бежали, задыхаясь, вниз. А он все летал и летал. Я глянул мельком на часы светового времени — оставалось ровно полчаса, мы никак, ну никак не успевали до зеленой поляны.
Вертолет снова исчез, и мы тащили уже почти без надежды. Но он вернулся.
Из иллюминатора был виден высунувшийся по пояс человек в белой городской рубашке. Он явно нам что-то показывал. Да… Он показывал место на склоне, правее.
Мы бросились туда с носилками бегом. Еще минуту, и машина начала медленно зависать над крутым склоном. Нет, он не садился, иначе точно зацепил бы склон винтом. В грохоте моторов, сбиваемые с ног воздушной струей, мы подняли на вытянутые руки носилки, как могли выше. Еще выше!
Из открытого люка, наконец, дотянулись летчики и очень крепкий мужчина в белой рубашке, начальник КСС Таджикистана. Есть!
Сразу же мы подняли врача спасотряда, он зацепился за край трапа, с тяжелым рюкзаком подтянулся и исчез в дыре люка.
Мы кинулись, сломя голову, прячась от винтов, упали в стороне на спины, тяжело дыша. Смотрели, как вертолет, качнувшись, косо, словно соскальзывая с крутого склона, ушел по вечернему ущелью вниз.
ВСЕ…
Остальное — уже эпилог. И уже неважно.
Как мы бежали вниз, стараясь за последнее светлое время пройти сложные участки. Как, чертыхаясь, лезли при свете фонарей по скальным стеночкам. Как лишь к часу ночи дошли до вездехода. Для нашей группы это был 15-й час непрерывной работы на горе, для Кудревича, Козыря и остальных наших — 25-й, для группы Кожемяки — 35-й.
А в 5 утра в лагере с удивлением увидели ожидающий нас роскошный обед. Безмолвный знак уважения. Правда, мне не довелось увидеть пик Новороссийск. И мой московский самолет улетел. Но зато была чайхана, где на соседних дастарханах сидели крестьяне, шоферы, охотники.
И яркий колорит восточного роскошного базара, ферганские дыни… И сауна на базе КСС Таджикистана.
Да. Я зашел в республиканскую больницу к Олегу Наседкину, принес ему поесть, что было очень кстати. Ногу ему не ампутировали, хотя опасность такая была. После операции он лежит в гипсе, и с ним все будет нормально.
Пусть это будет в активе экспедиции, так же, как и Новороссийск на Памире — пик Новороссийск.
В. ТИМОЩЕНКО, наш корр.
Новороссийск — Душанбе- Ягноб.
