После презентации издания с её автором встретился корреспондент «Новороссийского рабочего».

— Андрей Алексеевич, уже после нескольких первых прочитанных страниц сложилось впечатление, что текст повести давался легко, а вот над названием произведения пришлось помучиться.

— Да, легко писалось, но сложно называлось. Все удачные заглавия для такого рода повести, состоящей из семи новелл, были разобраны предшественниками. «Жизнь» — Мопассаном, «Жизнь и судьба» — Гроссманом, «Люди, годы, жизнь» — Эренбургом. Я почувствовал, что оказался в тупике. А «В тупике» — это роман Вересаева. После этого имя автора романа «Что делать?» уже и вспоминать неудобно. Вспомнилось название фильма корейского режиссёра Ким Ки Дука «Весна, лето, осень, зима… И снова весна…», в котором показана аналогия времён года и различных этапов жизни человека.

— А вам чья автобиографическая книга нравится?

— У меня произведение получилось близким к автобиографической прозе, но это всё-таки художественное произведение, в котором я сам себя облагородил и отобразил. Возможно, главный герой повести чем-то напоминает Печорина, которого показал в «Герое нашего времени» Лермонтов.

У меня не было маяков впереди, но это и хорошо. Выходить из положения приходилось самому. Главная сложность была в том, чтобы объединить все рассказы в одно целое. Все части произведения скреплены стилем и главным героем. Читатель видит человека в развитии. Меня удивили первые читательские отзывы, в которых люди вспоминали своё, и часто со слезами на глазах.

— Андрей Алексеевич, а как, по-вашему, надо писать автобиографическую прозу?

— Я остаюсь во мнении, что каждая такая книга содержит свой секрет. Это как гол в футболе, как маленькое свершившееся чудо. Я, к примеру, в литературе с 1980 года. И для создания такого произведения у меня уже был опыт нескольких десятилетий. То, что читатель видит в итоге, это, возможно, уже 101-й вариант произведения. А предыдущие сто вариантов автор переварил в себе. Особую роль я отвёл Новороссийску. У меня город — не декорация, не фон, а действующее живое существо, чувствующее и развивающееся.

— За последнее время своеобразных воспоминаний и семейных хроник у нас выпущено довольно много. Это всплеск интереса к литературе подобного рода?

— Интерес к своему городу у человека проявляется, когда он доживает до определённых лет. Желание рассказать о сокровенном потомкам вполне естественно. Человек многое помнит из своего детства и юности, но многое и забывает. Может, придёт такое время, когда я сам буду перечитывать эту книгу и удивляться тому, что было со мной.

— Как надо писать, чтобы книга была интересна многим людям?

— Как отмечал Достоевский, писать надо интересно и увлекательно. Именно увлекательность он считал самым важным в тексте. В некоторых своих произведениях Фёдор Михайлович показ жизни ставил выше ее смысла.

Представляем нашим читателям отрывок из книги «Весна, лето, осень, зима… И снова весна…»

     Любимая игра детства

… В футбол мы играли на площади. Площадью называлось кочковатое, неровное пространство перед домом, поросшее кустами и редкими деревьями. Деревья мы очень берегли, потому что они были штангами. Летом футбол начинался тёплым утром и заканчивался, когда мяч прятал ранний южный вечер. Уже в темноте шёл спор, с каким счётом окончилась игра – 47:46 или 47:47. Астрономические для футбола цифры на нашем несуществующем табло были обычным делом. Все хотели быть нападающими. Такими, как Пеле! Как Эйсебио!

Самыми захватывающими, самыми принципиальными были футбольные сражения двор на двор. Огромное счастье – победить команду соседнего двора…

Как-то мы учились в школе во вторую смену. Училка, влюблённая в Павла Корчагина, ходит у доски, рассказывает. Ей невдомёк, что в это время на стадионе городская команда играет важнейший матч сезона. В это время, кажется, что стрелка секундных часов просто стоит.

Смотреть можно только в окно. В окне виден кусочек моря, видны портовые краны и два мола, на которых по вечерам загораются маяки: зелёный на дальнем молу и красный на ближнем. А ещё видны цементные заводы. Они – гордость нашего города – «Октябрь» и «Пролетарий». Продукция этих заводов – основа благополучия нашего города, а наша футбольная команда названа по пролетарски просто – «Цемент». Трубы заводов весело дымят, дым поднимается строго вверх – безветрие. Безветрие – радость для нашего небольшого города. Сильный ветер норд-ост – наше стихийное бедствие. В холодные зимы он дует со скоростью двадцать пять, тридцать пять, а иногда и сорок пять метров в секунду. Слово «норд-ост» знакомо мне с самого детства, в нём для меня нет ничего английского, только родное и грозное – норд-ост. 

Ветер-художник. Со всей набережной собирает он цементную пыль и наносит на наши окна красивыми волнистыми серыми бороздами в полпальца толщиной.

Ветер-композитор. Сначала он, настраиваясь, ухает крышами домов, а потом все щели окон и дверей, подобно свирелям, поют его мелодии.

Ветер-скульптор. Он подхватывает ледяные брызги моря и лепит их к скамейкам, парапетам, деревьям, памятникам, превращая их в причудливые изваяния.

Ветер-озорник. Он играл с нами, мальчишками. В проёме домов мы ложились спинами на порыв норд-оста, как на отцовскую руку. Он легко и охотно удерживал наши лёгкие тела, но вдруг неожиданно убирал холодную ладонь, и мы с воплями падали. И больно, и смешно…

Наконец-то прозвучал звонок! Мы уже бежали к стадиону. Стадион не радовал, он, было, начинал радостно шуметь, но потом резко затихал, разочарованно вздыхал, обиженно ухал, жалобно стонал. А вот и стадион, забитый под завязку, раздут, как футбольный мяч… А на табло – 0:1, наши ребята проигрывают матч, который нужно выиграть во что бы то ни стало.

Осталось всего-то пять минут, и время, которое совсем недавно стояло, как тина в болоте, сейчас побежит, как горная речка, да, вот оно уже и побежало, так побежало, что хочется ухватиться за большую стрелку на циферблате часов и держать её изо всех сил…

Наши подают угловой. Все игроки сгрудились в штрафной. Я почувствовал, как стадион вздрогнул и в следующую секунду с рёвом распрямился. «Го-о-о-о-л!!!» пронеслось по улицам города к подножью гор. Взвились в небо испуганные вороны, задребезжали стёкла домов, попадали рожки троллейбусов, выронили поварёшки домохозяйки.

Как же мы долго ждали этот гол!.. Теперь-то дело пойдёт, тем более что наши ребята, окрылённые успехом, забегали на немыслимых скоростях. Игра пошла в одни ворота. Противник был испуган стадионом, подавлен напором наших. Вот центрфорвард, любимец публики, подхватил мяч и помчался вперёд. «Ватуля! Давай!» — орали трибуны. И он – дал. Он обвёл трёх защитников, вратаря и забивал уже в пустые ворота.

Ну, что сказать, наш стадион знал толк в футболе и на этот раз рявкнул уже во всю мощь: «Го-о-о-о-л!!!». Из строя вышел единственный в городе светофор, разродились будущими футболистами измученные роженицы, пошатнулись корабли на рейде, дрогнули трубы цементных заводов, и даже шапка облаков на Маркотхском хребте сдвинулась набекрень.

Взрослые мужчины прыгали, как дети, бросая вверх кепки, обнимались, на беговой дорожке танцевали лезгинку… А потом судья поднял руки вверх и дал свисток. Победа!

     Евгений Лапин.

Ознакомиться с изданием можно в отделе краеведения Центральной городской библиотеки им. Э. Баллиона (ул. Советов, 44).

Наша справка

Мурай Андрей Алексеевич, член Российского союза писателей. Родился в 1954 году в Краснодаре. В Новороссийске живёт с 1959 года. Автор сборника пародий «Не стой под стрелой» (1992) и поэмы в стихах «Сказание о Ельцине» (2001). Лауреат премии «Золотой телёнок» «Клуба 12 стульев» «Литературной газеты» (2001). Лауреат премии журнала «Одиссей» (2017). Многие его литературные пародии исполнял Евгений Петросян.

  Как стать поэтом

В чан огромный налью кипяточек,

Сверху брошу лавровый листочек,

Пару перьев и ручку – на дно,

Рифмы ходкие высыплю разом

И добавлю избитую фразу

Да солёное слово одно.

А потом размешаю всё это

И, созвав именитых поэтов,

Сигану я туда в неглиже.

Гости сделают умные лица,

А как станет вода пузыриться,

Кто-то выронит: «Может, уже?»

Тут же все, озираясь на двери,

Загалдят: «Не пора ли проверить?!»

И тогда величаво на зов

Выйдет критик – судья и владыка

И меня авторучкой потыкав,

Закричит: «Вынимайте! Готов!»