В череде этих событий смерть в нашем городе видного политика, монархиста Владимира Пуришкевича, участвовавшего в убийстве Григория Распутина.
На берегу Цемесской бухты сыграл последнюю партию
В Новороссийске он оказался в декабре 1919 года, переехав из Ростова-на-Дону на поезде генерала Врангеля. На тот момент тифом болел его сын Всеволод. Руководитель ОСВАГа (Осведомительного агентства — пропагандистского органа Добровольческой армии), размещавшегося в Новороссийске на Серебряковской улице, К. Соколов вспоминал после смерти Пуришкевича, что тот был, как всегда, активен, занимаясь не только политикой, но и организацией помощи раненым и больным. Известный писатель И. Наживин, знакомый с Пуришкевичем, встретил политика в отеле «Европа» на Мартыновской улице. В это время в Новороссийске находился знаменитый российский философ, князь Е. Трубецкой, который, по некоторым свидетельствам, играл с Пуришкевичем в шахматы.
Самый страшный убийца – тиф
Новороссийск в начале 1920 года был центром всех несчастий. Фронт Добровольческой армии трещал по всем швам, за городом находились значительные силы зеленых, а тиф буквально взял город за горло. Издававшаяся в Новороссийске газета «Черноморские губернские ведомости» информировала, что число тифозных больных возрастало с каждым днем: «В больницах и госпиталях нет мест для все прибывающих больных, не хватает врачей, фельдшеров и сестер милосердия… Зараза распространяется с поразительной быстротой и валит с ног тысячи беженцев…».
Зачумленный лагерь
Стоит напомнить, что накануне Первой мировой войны население Новороссийска составляло чуть больше 45 тысяч жителей. А в начале 1920 года вместе с нахлынувшими военными и беженцами здесь оказалось до 300 тысяч человек, искавших защиты и спасения. По имеющимся свидетельствам, всего за пять январских дней цены на продовольствие поднялись в полтора раза. Большинству находившихся в городе негде было жить, нечего было есть, а тем более оказывать сопротивление болезням, грозившим превратить Новороссийск в «зачумленный лагерь».
Последнее письмо жене
Новые данные о жизни Пуришкевича в Новороссийске удалось разыскать историкам Санкт-Петербургского государственного университета А. Иванову и А. Чемакину в фондах Свободного университета в Брюсселе. Там хранятся документы из личного архива Пуришкевича. Осталось письмо Пуришкевича своей жене Анне Николаевне, служившей в это время старшей сестрой Алексеевского лазарета на улице Вельяминовской: «Анна. Пиши мне, у меня, возможно, инфлюэнца, принял аспирин. В выходные стало легче. Вчера температура была 39,8, сегодня упала до 38,6. Зайди ко мне. Дмитриевская, 62. Мне необходимо сердечное лекарство». Стараниями жены Пуришкевича удалось перевести в госпиталь Алексеевской дивизии, где тогда находился еще один его сын – Вадим.
Умер или отравлен?
Впрочем, Пуришкевича не ждал в госпитале необходимый уход. Всей царской России он был известен не только как депутат Государственной Думы, но и как один из тех, кто отправил на тот свет Г. Распутина. Именовавший себя «секретарем Распутина», Арон Симанович вспоминал, что «монархически настроенные сестры милосердия считали Пуришкевича изменником, а потому полагали, что не стоит о нем особо заботиться». Сильный организм Пуришкевича сумел побороть болезнь, и он находился на пути к выздоровлению. По версии бывшего холмского губернатора Л. Савелова, политик был «отравлен в госпитале жидом-врачом». Условия в госпитале были просто ужасными. По свидетельству бывшего депутата Государственной Думы, князя А. Голицына, в лазарете, где лежал Пуришкевич, а вместе с ним и Е. Трубецкой, умерший через полторы недели, был такой холод, что вода в стакане ночью замерзала.
Бежать было некуда
Упомянутый писатель И. Наживин, видевший Пуришкевича незадолго до смерти, изобразил последние часы политика в одном из своих романов: «Были среди остающихся и немало счастливцев, которые в страшных кошмарах тифа не видели страшного кошмара жизни. Среди них был и неугомонный патриот В. Пуришкевич, бесплодные выстрелы которого в Григория Распутина были первым раскатом приближающейся грозы. Он лежал в городском госпитале и ничего уже не сознавал. Среди черно-красных картин, горящих в его мозгу, видел он и темную лестницу во дворе князя Юсупова, где тогда таились они, готовясь к убийству, и водопадами неслась красная кровь в его раскаленном мозгу, и слышались ему глухие выстрелы, и рушились новороссийские горы, и с грохотом ломалось на куски седое море, и надо было спасаться и бежать, и бежать было некуда…».
Долг патриота
Пуришкевич скончался 11 (по старому стилю) января 1920 года. Он застал агонию Белого движения, но не стал свидетелем полного краха своей борьбы. Пуришкевич совсем немного не дожил до 50 лет, уйдя с политической арены вместе со старой Россией. Мать политика, жившая в эмиграции, писала, что ее «сын умер, до конца исполнив свой долг патриота».
Похороны Пуришкевича состоялись в Новороссийске 13 января. Один из лидеров кадетской партии – князь П. Долгоруков вспоминал, что на похоронах «буйного» Пуришкевича было много народу. Газета «Черноморские губернские ведомости» сообщала, что во время заупокойного богослужения епископ Евлогий и отец Свентицкий произнесли речи, посвященные общественно-политической деятельности покойного, а на его гроб было возложено много венков. А вот известный журналист и редактор Б. Суворин вспоминал о скромной панихиде, на которой собралась небольшая кучка его друзей и сторонников.
Благодаря новым архивным находкам санкт-петербургских историков, есть возможность узнать некоторые подробности похорон Пуришкевича. Его сын Всеволод не умер в Новороссийске, а после поражения Белого движения эмигрировал в Европу, работал в Югославии, учился в Бельгии. Это ему удалось сохранить значительную часть архива отца за 1918-1920 годы. Среди них есть фотографии с похорон Пуришкевича, вынос гроба с телом из Николаевского собора, могила с крестом и венками. Но где же похоронили политика-монархиста?
Князь-философ и политик-монархист лежали рядом
По версии петербургского историка Д. Стогова, «всех умерших от сыпного типа хоронили в огромной братской могиле на Мефодиевке, недалеко от железнодорожного вокзала Новороссийска. При захоронении трупы обкладывали гашеной известью, дабы пресечь распространение опасных бактерий сыпного тифа». Сейчас на этом месте находятся железнодорожные пути и станционные строения.
Однако архивные фотографии свидетельствуют вовсе не о братской могиле. Скорее всего, политик был похоронен на городском кладбище, находившемся при Успенской (кладбищенской) церкви. В пользу этой версии говорит и то, что Успенская церковь была приписана к Николаевскому собору, в котором проходило отпевание Пуришкевича. На этом же кладбище через несколько дней был похоронен и князь Евгений Трубецкой. Таким образом, последний путь скончавшегося в Новороссийске Владимира Митрофановича Пуришкевича был такой: из Алексеевского госпиталя на Вельяминовской улице его тело было перенесено в Николаевский собор, где прошло отпевание, а затем процессия отправилась на кладбище при Успенской церкви. В одной из посвященных Пуришкевичу статей отмечалось, что «хранимый Богом и на фронте, и в тылу армий, и от вражеской пули, и от яда, погиб не от руки врага, а от… вши».
Прощальные строки
Поэт и журналист К. Шумлевич, находившийся в те дни в Новороссийске, написал стихотворение «На смерть Пуришкевича»:
Еще одна тяжелая утрата,
Еще один оторванный оплот.
От нас ушел навеки, без возврата,
Поэт и пламенный,
прекрасный патриот!
Казалось, он поборет все стихии.
Железной волей скованный гигант,
Он смело нес на жертвенник России
Энергию, отвагу и талант…
Эпиграммы друга
Было бы уместным добавить, что Пуришкевич любил острое слово. Его словечки, меткие, колоритные определения повторялись всей Россией. Он был свободен от партийных предубеждений, переходил временно туда, где, по его мнению, была политическая правда данного момента. Быстро расходились по стране его ироничные эпиграммы на государственных деятелей, которые острый на язык Пуришкевич выпустил под названием «Никудышники».
П. Милюкову
Не ошибусь в решенье быстром
И не солгу, сказавши так:
Стал недоношенным министром
Вполне доношенный дурак.
М. Родзянко
Родзянке Дума не обуза,
Но, откровенно говоря,
Нам головой избрали «пузо» –
Эмблему силы «октября».
Написанные им эпиграммы, остроумные и меткие, но зачастую злые и не совсем приличные, широко ходили по рукам. Один из исследователей отмечал: «Многочисленные эпиграммы Пуришкевича, басни, пьеса в стихах «Законодатели» – это дополнительный арсенал публичного политика, апеллирующего к общественному мнению, воздействующего не только на разум, но и на эмоции аудитории».
Писатель и публицист К.Ф. Головин в свое время откликнулся на пьесу «Законодатели»: «Она бесподобна. Удивляюсь одному: как вы сумели придать оригинальную типичность стольким выведенным вами лицам».
Не обошел вниманием мастер эпиграмм и собственную персону:
Поэт, писатель, не философ,
Ты, Пуришкевич, для вопросов
Глубокой мысли не рожден;
Твой враг не дремлет, карауля,
И твой удел – шальная пуля.
