В гости к Вере Шваревой, 90-летней жительнице Новороссийска, корреспондентов пригласил ее сын. «Маме не дают покоя воспоминания военных лет, ей хочется поделиться с журналистами», — сказал он

И вот мы в гостях у Веры Дмитриевны. Она слышит наши голоса, улыбается, но …ничего не видит. Несколько лет назад она потеряла зрение.

Вере Шваревой было всего 13 лет, когда она оказалась в эпицентре боев за Новороссийск.

На глазах девочки-подростка погибла ее мама, а потом она видела смерть чуть ли не каждый день. Эти ужасные моменты навсегда остались в сердце незаживающей раной и стоят перед глазами, которые, увы, уже не видят окружающих.

В памяти Веры Шваревой — множество воспоминаний о жизни военного и послевоенного Новороссийска. Она помнит и ночь высадки десанта на Малую Землю, тогда грохот от орудий стоял жуткий, а накануне как безумные выли все собаки.

Свои истории Вера не раз рассказывала сыну Сергею, который для женщины остался единственной опорой.

Нам, журналистам, Вера Дмитриевна поведала о самом трагическом моменте своей жизни.

— Так получилось, что мы с мамой остались в городе,- вспоминает она, — сначала не хотели эвакуироваться, а потом уже это стало невозможным. Моя старшая сестра оказалась в эвакуации на Урале. Отца расстреляли фашисты.

Мы с мамой остались в нашем доме, на улице Суворовской, это место раньше называлось Станичкой, но вскоре весь наш квартал стал полем для военных действий. То и дело приходили советские военные и просили переместиться нас куда-нибудь подальше. Мы пытались уйти, но слишком далеко не получилось. Нас приютила одна семья: там была бабулечка, молодая женщина тетя Оля и ее двое деток — мальчик и девочка Лара, лет двенадцати. Ну и мы с мамой. Прямо в доме, где полы были земляные, взрослые вырыли небольшой окоп-погреб и там мы все прятались во время бомбежек.

Снаряды рвались каждый день, мы глохли от их грохота и каждый раз боялись самого худшего. И вот в одну апрельскую ночь 1943 года бомбежка была такая, что, казалась непрерывной.

Мы как всегда укрылись в нашем окопе, но мама почему-то долго не приходила. Я звала ее громко. И когда уже отчаялась, она появилась в нашем окопе. Я уступила ей свое место, а сама примостилась чуть поодаль, места в нашем убежище было немного. Снаряды все рвались, казалось, фашисты хотят стереть всю Станичку с лица земли, они долбили по сто раз в одни те же точки. Прячась в нашем укрытии, мы с ужасом видели, как рушатся стены дома.

«Нашего домика уже и нет», — рыдали дети. Тетя Оля кричала от страха, Лара и ее братик тоже. Мы с мамой молчали, хотя нам также было смертельно страшно. Бабулечка молилась. Был момент, когда наступила в буквальном смысле мертвая тишина: снаряд попал в наше укрытие.

Какая-то доля секунды, и я почувствовала жуткую, обжигающую боль, разрывающую руку, думала, что мне оторвало ее. Я, видимо, потеряла сознание от этой боли. А когда очнулась, увидела ужасную картину: тело мамы было разорвано пополам. Ноги Ларочки оказались присыпанными землей, а на коленях у нее лежала … оторванная голова тети Оли. Убило и бабулечку, и мальчика. Я думала, что и Лара мертва. Но она то и дело пыталась открыть глаза, видимо, была без сознания. А когда очнулась, стала звать свою маму, даже не понимая, что лежит у нее на коленях. Оглушенные горем и страхом мы, две девочки, просидели в нашем окопе почти двое суток. Все дома на Суворовской были стерты с земли, по которой растекались лужи крови.

Кое-как нам с Ларой удалось добрести до другого убежища, где люди сидели в подвале, пережидая, когда заглохнет адская канонада. Там была женщина—аптекарь, которая осмотрела нас. У меня оказалась перебита кость на руке, а у Лары — всего лишь была содрана кожа, но она заболела столбняком. Только через несколько дней мы попали в госпиталь. Лару уже не удалось спасти. Но я помню, как она с надеждой спрашивала у докторов: «А я буду жить? Буду ли я жить?» Вскоре ее не стало.

Каждый день в госпитале кто-нибудь умирал. И привыкнуть к этому было невозможно.

— Уже попав после госпиталя в детский дом, я не могла даже учиться, — не сдерживая слез, вспоминает Вера Дмитриевна. — В каком-то ступоре смотрела в стену или потолок. И передо мной стояло мертвое лицо мамочки. Взрослые говорили, что все это надо пережить. Но не получалось.

В детском доме, что находился в Белой Глине, во время войны было очень голодно, кормили плохо. Потом всех эвакуировали в Подмосковье, там и встретили детдомовцы Великую Победу.

Вера выучилась на ткачиху, закончив ФЗУ (фабрично-заводское училище), работала в Подмосковье. А потом встретилась с сестрой и обе они вернулись в Новороссийск. Начали искать друзей, товарищей по школе. Один из бывших одноклассников и стал Верочкиным мужем.

Работа, семья, дети, житейские хлопоты — все это не смогло заглушить боль потери, и сегодня, разменяв уже сотый десяток, Вера Дмитриевна признается, что ту апрельскую ночь 1943 года не забывала никогда. Много лет она хранила свои горькие воспоминания, делилась ими только с близкими людьми. А нам рассказала, чтобы молодые тоже узнали о тяготах войны. Чтобы помнили…

Ольга Жук (фото).