…Лето 1943 года. Пронесся слух, что наши на подступе к Новороссийску. Немцы решили дать серьезный бой. За двадцать четыре часа все остававшиеся жители были вывезены в глухие предгорные места, в сторону Темрюка. Перед вывозом провели селекцию всего населения: на молодых, способных работать, и пожилых людей и детей. В нашей семье розовые талоны получили мама, Валентина, ей было 27 лет, и невестка Вера, жена маминого брата, ей было 22 года. Бабушке и мне выдали синие талоны. По талонам розового цвета людей угоняли в Германию, по синим талонам — отправляли в концлагерь. На сборы дали пять часов. Остро в памяти сохранилась одна картина. По соседству жила семья: жена Евдокия, трое детей и муж, инвалид без ног. И вот в день изгнания из города я увидела тетю Дусю, которая вместо рюкзака с вещами несла своего мужа, рядом шли дети, несли маленькие мешочки с вещами.

Наша семья, чтобы быть всем вместе, поменяла розовые талоны на синие — в концлагерь. На территории, обнесенной несколькими рядами колючей проволоки, выкапывали землянки. У меня проявились цыганские наклонности — пробудилось какое-то видение настоящего и будущего. За мое гадание мне несли еду, а потом после войны приходили люди к нам в дом и благодарили. Из лагеря начались побеги. Боялись, что при подходе наших войск всех лагерных расстреляют.

Родным удалось договориться с охранниками из полицаев и, отдав все, что было ценного, бежать. Но хозяйка, у которой мы скрывались, донесла в гестапо, что у неё в доме беглые. В момент облавы мама и я отлучились в деревню. И возвращаясь, увидели, что бабушку и невестку гонят на деревенскую площадь, где стояли немецкие машины, готовые для отступления. Бабушка нам подавала знаки, чтобы мы проходили мимо, не обнаруживая себя. Мама не поняла и со мною на руках подошла к родным. Перед немцем, офицером гестапо, на безлюдной площади стояли три женщины и ребенок. Наша невестка была верующей. Она из сумки вынула икону Божьей матери, с которой не расставалась, и держала её на вытянутых руках. Немец дрогнул. Крикнул, чтобы мы уходили прочь. Взрослые не верили в удачу, думая, что он просто не хотел расстреливать нас в лицо, и ждали выстрелов в спину. Но их не последовало, мы были спасены.

16 сентября 1943 года Новороссийск был освобожден. Город полностью разрушен и частично заминирован. Мы вернулись 20 сентября. Везде зияли воронки, а в них — трупы, трупы… Теплый сентябрь и трупный запах, страшно. Население подключилось к уборке города, но воронки оставались надолго.

Наш дом был полностью разрушен. Разрешалось занимать любую уцелевшую коммунальную квартиру. Рядом с нашим домом нашлось такое жилье. С первого октября начали работать школы, и я пошла с радостью в первый класс…

Отголоски оккупации преследовали меня до 45 лет. Несмотря на то, что мне было 6 лет на начало войны, в биографии и личном листке всегда приходилось писать: была в оккупации, отец без вести пропал. Эти два пункта биографии всегда ограничивали мои возможности.

Война — это настолько страшно, что любое поколение всеми силами своего сознания и души должно усмирять воинствующие силы человечества.