Чем больше я читаю уникальные документы, предоставленные Новороссийским историческим музеем-заповедником — письма Куникова к его любимой жене Наталье — тем больше я понимаю, какой величины был майор Цезарь. И как жаль, что он так рано ушёл из этой жизни. Как жаль, что шальная пуля сразила это безудержное сердце.
Сегодня и вам, дорогие читатели, дана великая честь – ознакомится с письмами Цезаря его любимой Наточке и сыну Юрию. Я прочла их на одном дыхании, а затем перепечатала рукописные копии. Спасибо за представленную возможность руководителю отдела истории Великой Отечественной войны нашего музея-заповедника Раисе Соколовой. Читайте и наслаждайтесь.
1.03.1942 года.
!Моя дорогая Ната!
Не писал тебе давно. Причиной тому была поездка в города Краснодар и Армавир во вопросам ремонта матчасти. В Краснодаре был на заводе имени Седина у товарища Фоменко. До чего приятно было видеть сохранившийся и полным ходом работающий завод… В поездку много успел, обеспечил ремонт, достал оружие и еще кое-что. Подпись.»
12.03.1942.

«Дорогая моя Ната! Все твои письма получил. Прости, что плохо отвечаю. Просто загрузка больше и работали без карандашей и бумаги, вот, дорвался до чернил и пишу.
Жив, здоров. Подробно напишу днями. Крепко обнимаю и целую всех. Твой Цезарь».
16.03.1942.

«Дорогая моя Наточка! Сидим у моря и ждем погоды. Так вкратце можно охарактеризовать наши текущие дни. (Это по бытовым вопросам).
Очень прошу прислать технологический процесс изготовления «ППШ» (пулемет-пистолет). Думаю, что это не секретно – сейчас его делают всюду…. Я тебе писал, что мы наладили упрощенные процессы на ремонт и изготовление оружия. Крепко-крепко целую всех. Твой Цезарь».

17.03.1942.

«Дорогая, любимая моя! Только что получил от тебя телеграмму с пожеланиями успеха, думаю, что она будет моим талисманом в эти дни. Сижу одетый, собираюсь в разведку. Так что пожелание вовремя пришло».
19.03.1942.

«Дорогая Ната! Ничего нового. Ходил в разведку, стрелял по немцам, они — по нам, разозлились, так как между нами была полынья.
Жду от тебя большущего письма, сам сейчас на него не способен – время и место ограничивает.
Что с Наркомстанконтролем?
Крепко целую. Твой Цезарь».
19.03 1942.

«Дорогой мой Юрочка! Пишу тебе третье письмо, а ты все не отвечаешь. Наверное, просто ленишься. А жалко, я очень люблю получать от тебя письма.
Попроси маму, чтобы она тебя сфотографировала и пришли мне карточку. А ещё напиши мне стихи, про войну. Очень хочу повидать тебя. Но пока это нельзя осуществить. Расти. Учись. Будь смелым и честным. Твой папа Цезарь».
20.3.1942
«Моя дорогая, родненькая Наточка!
Пишу тебе помалу, но часто, а ты что-то замолчала. Правда, были две телеграммы, а писем нет. С этого дня буду письма нумеровать, чтобы ты могла проследить не пропало ли в пути. Ты делай то же. О наших сегодняшних делах писать не могу. Как-нибудь потом.
У меня новость. Приказом по войскам Южного фронта мне присвоили звание майора (это между капитаном и подполковником), то есть я теперь из политруков прошёл в командиры. Меня это все радует, так как политработником в армии не был и видов к этому не имею. Вася получил звание батальонного комиссара. В общем, растём. Носить будет по две «шпалы». Имею к тебе просьбу. Если можешь купи в Чкалове штук 20 «шпал» (только не зелёных) и нашивки, положенные майору, штук 6-8, и пришли небольшой посылкой. Риск невелик, думаю, дойдет. Ты просила чтобы прислать тебе фронтовую газету – посылаю газету «Красный Черноморец», думаю, что цензура разрешит получить. Получишь – пришлю армейские».

21.3.

«За один день письма не напишешь. Сегодня получил письмо от Юрика и мамы. Судя по всему, Юра уже большой и умный. Хочу высказать тебе несколько советов относительно его. Я угадываю в нем зачатки некоторых известных мне черт характера, которые не могут украшать человека, могут и погубить его.
Предупреждаю, что в нём трудно будет развить трудоспособность, вернее, усидчивость и возможность длительно и упорно сосредотачиваться над одним предметом. В таких случаях способности (а они у него есть) будут заменять глубокое освоение – это есть халтура.
Любовь к систематическому труду, обуздание страстей и разбросанностей надо проводить методично и с детства, умело поощряя и заставляя.
Приучи его быть откровенным с тобой. (Перерыв два часа – тревога, отбой и вновь пишу). Приучи его говорить правду, когда она не выгодна или неприятна».
24.3. 1942 г.

«Наташа! Допишу потом, времени мало. Крепко обнимаю и целую всех. Твой Цезарь».
4 апреля 1942 года. Хутор Синявский.

«Дорогая Наточка!
…Всякий раз перед боевым выходом пишу тебе письмо, которое уничтожается всякий раз по возвращению…
Впрочем, больших боевых операций на нашем участке пока нет и, видимо, мы благополучно окончили свой зимний пехотный фестиваль и возвращаемся к водной жизни, она и веселит и делает нас менее уязвимыми.. Сильный звон в ухе, где была трепанация черепа…
Ну, кони готовы, кони донские, а я ведь от Дона. Даже некая прародительница моя была казачкой – так что я по праву считаю себя защитником Дона. Лезу в седло и шлю привет всем и поцелуй. Часто думаю о тебе, хочется повидаться. Говорят, что за пленного немца — 10 суток отпуска домой, придётся словить штучки три-четыре! Авось.
… В нашей жизни будет ведь ещё весна!
Твой Цезарь».

25.04.1942 года.

«Моя дорогая, родная Наточка!
Почти весь месяц метался по фронтовым дорогам в непролазной грязи (даже верховые кони не ходили), находил только пешком 300 километров. Прибыл в Азов. Многое надо достать – материал для красных флагов и моторы, моторы, моторы…
Всё время непрерывно совершенствуемся и учимся, имеем много образцов трофейного оружия. Особо мне нравятся пулеметы немецкие «МГ-15» и «МГ-34», по ним уже изданы грамотные инструкции… Это хорошо, а то было время, когда занимались ненужным изобретательством…
…Наша страна идёт в светлое будущее, которое мы вырвем из лап проклятых зверей вместе с их сердцами…
… Воевали в камышах. Это особый вид войны, вполне освоенный нами.
Посылаю тебе вырезку из книжки «Азовцы». Пусть Юра сохраняет. Крепко обнимаю и целую». Ростов.
«Мой дорогой Юрочка!
Получил твое письмо, был очень рад, послал тебе телеграмму, где поздравил с днем твоего шестилетия. А сейчас в письме хочу еще раз тебя поздравить и пожелать счастливой жизни.
А чтобы твоя жизнь был счастливой, я и нахожусь на фронте и остаюсь, как миллионы других, а нашим смертельным врагом – немецкими фашистами.
Фашисты хотят завоевать нашу страну, убить тех, кто ее защищает, отнять у нас наше имущество, заводы, превратить всех оступившихся в рабов, которых бьют плетками, заставляют работать по 15 часов в сутки и которых можно убить без суда.
Немцы боятся, что у нас много детей, которые вырастут и станут воинами, будут мстить немцам, поэтому они, там, где захватили наши город и села, убивают много детей, а их матерей угоняют в Германию на тяжелые работы. Ты все это должен понять и всегда ненавидеть фашистов.
Мы все на фронте уверены, что разобьем фашистов и прогоним их навсегда с нашей земли. Но впереди еще много боев и трудностей.
Чтобы мы могли хорошо воевать, рабочие в тылу должны нам строить пушки, танки, самолеты и давать больше снарядов и мин. А всё это делается на станках, которые ты, Юра, много раз видел на заводах и у мамы на выставке станков. Поэтому надо стараться, чтобы там у вас лучше работали. Мама тоже на военной работе приносит много нам, фронтовикам, пользы. А для этого, чтобы она работала, ей надо помочь дома, меньше её волновать, следить, чтоб она отдыхала, вовремя кушала, не загружать её мелкими домашними работами – за это ты должен следить и этим помогать фронту.

4 мая 1942 года.
«Родная моя Наточка!
При всём желании писать тебе удаётся в последнее время редко. У меня была горячая пора, как ты угадала в последнем письме. Спуск на воду и прочее. Сейчас тоже много работы по заданиям… Целую, Цезарь!.
12 мая 1942 года.

«Моя дорогая Наточка!
… Я люблю тебя, дорогая моя, и больше чем когда-либо, я часто думаю о тебе, особенно когда наше настоящее наносит удары по многим местам. Пусть мы физически оторваны друг от друга, но знай, что мои чувства к тебе переживут любые ненастья. Как бы я хотел повидать тебя…
…Пишу в каюте своего флагманского корабля под названием» «Севрюга» (это не шутка). Крепко целую тебя. Твой Цезарь».
23 мая 1942 года.

«Моя дорогая Наточка!
…Весьма много работы и мало сна. У нас весеннее обновление и уже жарко…. Вчера занимался интересной работой – поручили взорвать одну старую и бездействующую церковь, но исключительно прочно построенную – звукового и огневого эффекта было весьма много.
В Москву перебираться не спеши… Ближайшие дни, вероятно, определят обстановку и у нас… Твой Цезарь».
31 мая 1942 года.

«Дорогая моя Наточка!
…Прошу тебя сообщить мне адреса Петра Ивановича Паршина, Григория Родиловича Фрездова, Степана Аноковича Анокова.
Хочу им написать по некоторым вопросам. Всё собираюсь прислать тебе схему и описания некоторых наших установок для пулемётов, которые используются как трофейное оружие. Мое мнение и многих, что их нужно поставить на вооружение у нас, думаю, что это входит в твою компетенцию, и ты сможешь помочь.
Мне Броменко на своем заводе сделал по трофейному образцу выдвижные части пулемёта. Могу добавить, что они испытаны в работе и показали себя с лучшей стороны. Запроси его, он вышлет, а я пришлю документы об опробовании в боевых условиях.
Делать их должна автопромышленность в каждой автомашине.
… Ты знаешь, что у меня всегда было сильно развито чувство долга за порученную работу. На фронте это чувство, пожалуй, только обострилось, то же и у моего комиссара – Васи Никитина. Мы не спим ночей, гоняем в непролазных местах, проверяем людей, посты, огневые точки. День сливается с ночью, спим, не раздеваясь, довольно часто, в разных позах и условиях. Обычная напряженность удваивается во время операции. Вот так и живём. И всё же непосредственное участие в войне даёт много удовольствия и сил. Я порой не представляю, что бы я делал сейчас в тылу, хотя у меня мало было специальностей. Не знаю, чему буду учиться после войны. Гранатометанию и подрывам, видимо… Твой Цезарь».
17 августа 1942 года (открытка).

«Дорогая Наташа!
… Смерть бродит вокруг. Пока жив, здоров. Воюем на суше и на воде. Надеемся на лучшие дни, знаем, что их надо завоевать. Не падайте духом. Крепите тыл и промышленность. Много интересного из прошедших событий опишу как-нибудь потом. Твой Цезарь».

9.09.1942 года.
«Родные мои Наташа, Юра, мама!
Солнечный тихий день. Цветущие санатории, одним словом (зачеркнуто). И к тому же ни одного выстрела. Я лежу в просторной комнате (зачеркнута целая строчка). И ухаживают за мной, как за невестой: то яблок принесут, то цветов, газеты и прочее. Но больше всех старается Ваня Костюков – бравый черноморский моряк – мой адъютант. А мне стыдно, что я «не имею своего хода», как говорят на флоте, и по пустякам выбыл из строя. Я даже не ранен, а просто легкая контузия позвонка.
Суда по первым данным (рентген только что сделали, но не проявили) ни перелома, ни трещины нет.
Думаю, через 4-5 дней быть в строю. Мне просто не повезло. Меня назначили командиром бригады морской пехоты – замечательный народ – цвет флота! Прокомандовал сутки и попал в госпиталь. И вот, Ната, как заклинала, ни волны, ни осколки мин меня не тронули, а ЗИС-5 покорежили. Я видел, дорогие мои, страшные волны и смерть с косою, стоящую за нами, а мины обсыпали нас как рождественские сны. От Азова до Тамани с боями пять раз выхода из окружений шли мы на наших маленьких катерах. Шторм 5-6-7 баллов. Шквал бомб сверху, отказавший мотор и немцы на берегу. До своих еще 30-40 миль. Часть утонула, большинство выдержало. Затем меня назначили командиром батальона морпехоты – ребята только что с кораблей. Сутки дали на формирование, а через 16 часов бросили в бой.
А потом оказалось, что мы не сдали. Принял бой с дивизией и мы не прорвали нашу линию. Нас два батальона морпехоты, один Вострикова, другой Куникова — обескровили. Тогда мы на помощь им дали еще две дивизии. Мы отходили из-за общей обстановки. Это было тяжело, Наташа, тяжело весь бой. Ночью отход, днем опять бой, резервов нет. Люди измотаны до предела. Я не спал, теряя счёт ночам. Васю Н. ранили и отправили в тыл. В огне росла боевая слава. Я найду и пришлю тебе флотские газеты о нас.
Меня представили к ордену Красного знамени, а, может быть, и наградили уже. Батальон – к званию гвардейского.
И вот оказалось, что я способный пехотный командир. Я думаю, что главное в нашей морской пехотной неграмотности, что нам было совершенно всё равно: идет ли наш батальон полк или дивизия. А «грамотные» пехотинцы просто начинали драп под давлением превосходящих сил.
Так или иначе, я инвалид, и это мне просто странно. Трудно сейчас писать. Но я пишу. Мы шли тем же путем, где проходил «Железный поток» (помнишь Серафимовича?). Но его путь был легче. Мы стерли десятки – уничтожили тысячи. Но зато сколько своих ценностей мы уничтожили и сожгли – за всю жизнь я не создам и не создал даже этого. Мы однажды выходили водой из окружения, и я приказал пристрелить 300 кавалерийских коней. Я плакал, целовал их умные морды, а потом лег к пулемету.
Ната, я еще не знаю свой адрес – завтра напишу.
Целую, родная. Ваш Цезарь».
Юре.
Здравствуй, маленький, хорошенький сынок.
Кушай сало, и сметану, и творог.
Поправляться тебе надо, потолстеть,
Тогда Юрочка не станет наш болеть.
Если будешь ты по-прежнему худой,
То не сможешь Бармалея вызвать в бой.
И Пират тебя легко на пол повалит.
Даже Вадок-малышонок с тобой сладит.
Если б Юра был здоровый и большой,
Взял бы папа его на море с собой.
И катались, и купались целый день.
И домой бы возвращаться было лень.
Но ведь ты у нас и маленький, и хворый.
Вот и папа одинок уехал к морю.
А тебя я назначаю вместо папы
За порядком и за мамою смотреть.
Ну пока, мой милый, дай-ка лапу.
Больше кушай, маму слушай – не реветь!
Продолжение писем Цезаря Куникова читайте завтра.