Такое решение уже принято, и соответствующий документ будет подписан в рамках Сочинского инвестиционного форума в феврале, сообщил на большой пресс-конференции глава города Игорь Дяченко. Похоже, это — окончательная «профессия» территории, на которой больше 100 лет работало знаменитейшее новороссийское предприятие.

Завод начал свою работу в конце XIX века, закончил — в начале XXI. Правда, о дате рождения предприятия спорили все эти годы. Родословную считали от мехмастерских, которые заработали на этой территории еще в 1899 году. К полувековому юбилею отлили памятные медали, где годом основания значился 1918-й, когда по ленинскому указу судостроительный завод эвакуировали в Новороссийск. К 60-летию дату рождения сместили на год, когда этот приказ был издан, на 1917-й. Предлагали и вообще «омолодить» завод — имя «Красный двигатель» он получил в 1927 году, вот от этого, мол, и считайте.

Сегодня от легендарного предприятия остались здание заводоуправления, складские помещения, огороженная забором территория, проходные. После разрушения старых цехов здесь были склады «Магнита», хранились какие-то грузы для отправки за границу. Из последних упоминаний предприятия — скандал с возгоранием серы, которая якобы здесь складировалась. В итоге серы не нашли, город заверили, что горела тара из-под нее.

А еще после «Красного двигателя» в семьях многих новороссийцев остались знаменитые литые сковородки, чугунки, блинницы, кофеварки. Многие, рассказывают, до сих пор незаменимы на кухне.

В городе живут ветераны, отдавшие заводу сотни лет, — ведь стаж считался на всю семью, а работали здесь династиями — родители, дети, невестки, золовки… Трудились по 30-50 лет. Вот стаж на заводе клана Рязанцевых, к примеру, 450 лет, рассказывал мне Виталий Иванович, знаменитейший заводчанин, который пришел на завод учеником, долгие годы руководил мехцехом, стал замдиректора.

За работу держались, несмотря на то, что работали в тяжелейших, порой невыносимых условиях. В продуваемых цехах, рядом с раскаленными печами. Особенно в литейке, которую реконструировали с 47 по 92 годы, но так и не перестроили. Многое держалось на чутье и суперпрофессионализме тех, кто работал с металлом. Температуру жидкого металла, к примеру, могли определять по наличию «пенки», которая, как на борще, образовывалась в процессе «варки», огня — по цвету пламени. Здесь была большая текучка, но на завод шли за высокой зарплатой.

Большинство коллектива жило недалеко от завода. По утрам их будил заводской гудок. Вся «та сторона» четко знала, кто за кем «выступает». Сначала гудел «Пролетарий», потом «Октябрь», дальше — «НоворЭС», «Красный двигатель», шиферный, СРЗ, ВРЗ.

В войну завод пережил эвакуацию в Самарканд, где перепрофилировали заводик для производства кетменей в современное производство продукции для фронта. Большая часть специалистов после освобождения Новороссийска вернулась. И долгие годы завод считался почему-то военным и закрытым.

Как и до войны, предприятие в больших объемах выпускало запчасти для сельхозтехники. Ею обеспечивали таких гигантов, как Челябинский, Владимирский тракторные заводы. Они шли и на экспорт в несколько десятков (!) развивающихся африканских стран. (Кстати, делали и гильзы для танков на экспорт, но эти поставки особо не афишировали).

Были и «мимолетные увлечения» — запчасти для «Жигулей», к примеру, всякий ширпотреб, в частности, литая алюминиевая посуда.

С посудой связана одна из главных тайн завода его последних лет. Долгие годы все упорно говорили, что поставка алюминиевой посуды аж в Италию, где их покрывали тефлоном, — это не что иное, как перегонка ценного металла за границу под видом никому не нужных там кустарных новороссийских заготовок. Заводчане называют такие версии чушью собачей. А в Италию скоро стали поставлять уже готовую продукцию, с тефлоном научились работать в Новороссийске.

Перед закрытием проблемы у завода были такие же, как и у всех новороссийских банкротов — взяли кредит в валюте, не расплатились, пошли с молотка. Новые хозяева производством больше не занимались.