Все решили секунды

Отец всегда был особенно суров в светлый праздник – День Победы. Он меньше рассказывал о себе, а больше о тех, с кем воевал. Я видел, как против его воли  дрожали и кривились его губы, и он ладонью прикрывал глаза, чтобы другие не видели его слез, в которых была память о боевых друзьях, о тех, кто не дал свастике закрыть мирное солнце…   

Всю ночь сторожевой катер СКА-048 нес дозор в Керченском проливе. С рассветом взяли курс на базу в Новороссийск. Людей утомило многочасовое напряжение и беспрестанная качка. Море, с каждой милей отдалявшееся от пролива, становилось все тише. В ярком свете утреннего солнца стали видны мельчайшие подробности горных склонов. От разбросанных живописных белых домиков и пирамидальных тополей веяло ощущением мира и покоя.

Моряки, не раз ходившие этим курсом, знали, что большинство домов на побережье оставлено жившими в них людьми, что в разбитых стеклах окон гуляет ветер, и веселые дворики, помнящие веселый звон детворы, заросли травой.

Ровно гудели на небольших оборотах моторы. Щурясь от яркого света, вглядывались в береговую черту и горизонт сигнальщики, рулевой – на мостике и впередсмотрящий – на носу катера. Порой они подолгу смотрели в одну точку, и лишь чувствуя на себе взгляд командира, возвращались из минутного забытья в действительность, полную опасностей и тревог.

В тот час, казалось, ничего не предвещало угрозы небольшому кораблю при подходе к своей базе. Свободные от вахты матросы спали в своих кубриках. Так шел под чистым небом по морю маленький и тонкий, как иголка с расходящимися белыми ниточками волн, корабль. И нес в себе он тридцать жизней людей, которые все были сыновьями своих далеких матерей. В тесном, пропахшем бензином отсеке ревели моторы, и два парня в темных комбинезонах не первый час безотлучно обслуживали их работу. Приняв вахту еще до рассвета, они не видели солнца, не вдыхали свежего набегающего воздуха. Один из них – Лешка Медведев – сделал знак товарищу, что поднимется на палубу…

Ему суждено было первым заметить приближавшийся быстроходный катер врага. Он шел тихо, как бы подкрадываясь со стороны слепившего солнца. Через мгновенье по сигналу Алексея вся команда уже была готова принять бой. Для черноморца была не столь страшна смерть, как сильна невозможная обида: погибнуть без боя. Судьбу сторожевого корабля решили мгновения – моряки сумели первыми открыть огонь и обратить в бегство вражеский корабль.

Когда моряки отшвартовались, то поднявшегося на палубу Медведева окружил весь экипаж. Товарищи жали ему руку, хлопали по плечам, говоря, что он спас и корабль, и весь экипаж. Говорили восхищенно, будто впервые смотрели на моряка. А он, смущенный, действительно счастливый, широко улыбался и глубоко вдыхал летний воздух, как человек, вынырнувший из глубины.

Его любили еще и за то, что он всегда с гордостью говорил о своем родном Ленинграде. Вместе с товарищами он делал все, чтобы приблизить Победу. Он погиб на своем боевом посту в одном из боев, так и не узнав о снятии блокады Ленинграда.

Сквозь семидневный шторм

– Мы пришли с конвоем из Севастополя в Одессу и вскоре получили приказ приготовить катер к новому походу, — рассказывал мне отец. — Получили продукты на 10 суток, заправили катер топливом и водой.

Когда вышли из порта, нам зачитали приказ: идем в Констанцу, будем конвоировать транспорт «Фабрициус», на борту которого было два военных госпиталя. К концу дня, когда стало вечереть, подул ветер и море словно закипело. Катер стало бросать огромными волнами из стороны в сторону. Транспорт давал скорость всего 4 узла, поэтому нам пришлось идти под одним мотором со скоростью 8 узлов. Меньше идти было нельзя — из-за того, что глох мотор. Нам постоянно приходилось делать развороты назад и вперед, чтобы не потерять из виду транспорт. Волны были очень большие, говорили, что все 11 баллов. Я тогда был рулевым, старшиной 2 статьи и видел, как волны играли с нашим катером. Когда шли против волны, катер зарывался носом, и думалось: а вынырнем ли на этот раз? Смотришь, вынырнул, и слой воды такой идет, что через мостик окатывал и командира, и рулевого, и сигнальщика.

Хорошо, что наш командир был опытный моряк, еще до шторма старший лейтенант Савченко приказал погрузить глубинные бомбы в трюм и кают-компанию, чтобы лучше была устойчивость катера. А каждая такая бомба была весом 180 килограммов, так что потрудиться пришлось немало. Готовить пищу при таком шторме было невозможно. Спасал сухой горох и сухари. Ими набивали карманы и грызли.

Утихать шторм стал только на седьмые сутки. Вскоре с мостика заметили в бинокль и горы, и берег. На транспорте удивились, как мы остались живы, они же видели, как нас бросало все эти дни. Замеченный берег оказался болгарским, еще немного – и были бы в Турции. Еще через какое-то время пришли два торпедных катера, которые вывели нас на нужный фарватер. Так совпало, что этот день был 7 ноября.

Когда в болгарском порту узнали, что мы несколько дней ничего не ели, то доставили нам продукты и передали без всякого продаттестата. За праздничным столом выпили не только за праздник Октября, но и за советско-болгарскую дружбу.

За этот поход весь экипаж был представлен к наградам.

Бой оставил отметины на теле отца

Этот рассказ мы просили повторять отца несколько раз. Он был насыщен подробностями страшного боя. В ту тихую ночь экипаж катера ждал недалеко от берега в условленном месте возвращения нашей разведывательной группы, которая была высажена в этом районе несколько дней назад. Долгое ожидание. Все наготове: мотористы, матросы, боцман… И вдруг ясно послышался треск автоматов, всполохи огней: видимо, маленький десант напоролся на вражеский заслон.

Командир катера решил подойти ближе и огнем из своих шести стволов подавить пулеметные точки врага. Отец находился у пулемета с готовыми лентами с трассирующими пулями разных цветов, похожими на гирлянды. Крики на румынском и немецком языках указывали на то, что береговые цели врага поражаются одна за другой. Было видно, что на берегу пылают машины, рвутся ящики с боеприпасами от зажигательных пуль.

Десантная разведгруппа была замечена нами, и все бойцы оказались на борту катера. В ночную спасительную мглу катер уносил отважных бойцов под тремя моторами. Остыв от боевого напряжения и горячки, десантники и моряки только в кубриках катера ощутили боль от полученных в бою ранений и ушибов. У отца на память об этой операции остались на всю жизнь отметины на ногах и плече. При высадке другого десанта у отца случились ранения в грудь и живот. Некоторые осколки позже были извлечены, а некоторые так и остались в теле на всю жизнь. Лет через двадцать после окончания войны такие отметины на его теле были сродни боевым орденам и медалям, с которыми отец вернулся с войны. Но тогда в Новороссийске это не особо удивляло, где многое напоминало о том, что так воевали все отцы моих сверстников.

Выдержки из рукописи представил Евгений Лапин.